в институт мне стало гораздо спокойнее.
Мы поженились с Ильей тайком месяц назад. У нас не было ни свадьбы, ни платья, ни голубей, ни гостей. У нас нет даже колец, чтобы не палиться. Кроме свидетельства о браке и штампа в паспорте ничего не выдает наше супружество. О том, что я теперь как месяц Миронова, не знает никто. Даже Степан Васильевич не в курсе, но, кажется, он догадывается.
Просто в один из дней у меня случилась истерика. После очередного брошенного искоса взгляда Авдея и его ухмылки а-ля «я знаю, что вы делали прошлым летом» я не выдержала. Если догадывался он, значит, рано или поздно о нас мог узнать кто-нибудь еще. Я не хотела портить репутацию Илье. И не хотела выглядеть легкодоступной и безнравственной перед другими. Я стала дерганной и нервной. Я искала в каждом лице укор и перестала чувствовать себя комфортно в институте. Позже я разревелась и нажаловалась об этом Миронову в его локомотиве. Прямо на парковке за вузом. Мой любимый мужчина задумчиво постучал по рулю пальцами, ничего не сказав, а на следующий день прямо в кроссовках и толстовке повез меня в Загс.
Я на него злилась, потому что выглядел он как на мечта: в белой рубашке и джинсах, а я — как забулдыга из подворотни. Но это не помешало мне сказать ему «да», потому что я его люблю!
Я его люблю! И знаю, что он меня сильнее. И мои комфорт и безопасность для него важнее, чем что-либо другое. Он обернул меня в кокон защищённости и каждый день дарит мне чувство уникальности, особенности для него.
Месяц как Миронова… Мне нравится, как звучит мое имя с этой фамилией — Миронова Яна. И первым делом я побежала в деканат со свидетельством о браке, чтобы в зачетке мне исправили фамилию, потому что мой новый паспорт еще не готов.
Муж… это странно и волнительно… Мы живем вместе с того дня, как Илья забрал меня к себе с ангиной. Он окружил меня заботой такой, что поначалу я не верила в то, что это всё правда. А когда заболел он, я поверила.
Поверила, что господин Миронов, когда болеет, капризничает. Только он явно приуменьшил весь звездец положения. С температурой тридцать семь и одна Илья составил завещание и в нем даже перепало Степану Васильевичу. А когда у Ильи заложило нос, я готова была застрелить его, чтобы не мучался, а потом себя, потому что не смогла бы без него жить. Так он болел двое суток, а потом с утра собрался на работу как огурчик, оставив меня с синяками под глазами от недосыпа. Но… мы обещали заботиться друг о друге в горе и радости в Загсе… и я готова жить с его тараканами, потому что с моими Миронов запросто подружился!
Поднимаю голову и остро впиваюсь в лицо преподавателя. Он на меня не смотрит, но легкая усмешка краешками губ подсказывает, что он всё видит.
Печатаю.
Я: Ты даже не представляешь как! (смайл разгневанного эмодзи и ножа)
Миронов опускает голову и читает мой посыл. Улыбка съезжает на левую сторону, и это в его исполнении так сексуально, что у меня потеют ладони. Миронов — сам ходячий секс и тестостерон, на который у меня срабатывают все нужные реакции.
Меня не нужно долго заводить. Я разжигаюсь от одного его вида в одежде, либо в чем мать родила. Последнее предпочтительнее, потому что его тело — наказание для моих глаз и женского либидо. Оно идеально.
Муж: Это хорошо
И?
И что это значит?
Вновь смотрю на Миронова и выгибаю вопросительно бровь, потому как в этот раз он на меня смотрит. Пожимает плечами и возвращается к насилующему свой билет и мозг Миронова Володе.
После Вована я снова тяну руку, требовательно подпрыгивая на месте. Но мой издеватель-супруг меня привычно игнорирует. Злюсь и гневаюсь.
Я очень хотела ответить! Хотела выступить перед группой и доказать, что мне ставят оценки не за красивые глазки!
Я учила!
Я готова ко всем экзаменам этой сессии! Потому что у меня было время учиться.
Когда Илья узнал, что я ищу работу, мы впервые поругались. Его мужской тяжелый кулак резанул воздух со словами: «Моя жена не будет бегать с подносами! Нафига я пашу как лошадь и зарабатываю бабки? Чтобы жить на твои чаевые?».
И это сработало.
Таким образом у меня появилась куча свободного времени, которое я направила в учебное русло.
Бросив на меня взгляд, желающий удачи, мой одногруппник покидает аудиторию с твердой четвёркой.
У меня сыреют ладошки, и я вытираю их о юбку, потому что Миронов размашисто подходит к двери и проворачивает ключ.
Что? Что он задумал?
Я моментально покрываюсь мурашками предвкушения, когда вижу, как Илья опирается спиной о дверь. Я знаю этот взгляд. Взгляд, которым сейчас он разгуливает по мне. Взгляд, обещающий многое, долгое и очень жаркое. Обычно после таких взглядов рождаются дети, но я всячески слежу, чтобы Мироновское поколение не добралось до меня, потому что нам срывает башки обоюдно. Во время нашей близости мы отключаем мозги и оставляем только ощущения. Это единственное, что Илья не в состоянии контролировать, и эту ответственность он переложил на меня. Во всем остальном я — мужняя женщина.
Илья жадно бродит по моей наглухо застёгнутой рубашке глазами. Его пошлые мысли я с легкостью считываю, потому как на это и был рассчитан мой сегодняшний наряд: на мне белая рубашка с коротким рукавом и черная юбка в складку, чуть прикрывающая зад, белые носки и белые фирменные кеды. Когда Илья увидел мою обувь… вернее всю мою обувь, которую я паковала для переезда в его квартиру, он сгреб её в огромный мусорный пакет и вынес на помойку. А я … я не была против. Ходить рядом со своим мужчиной, на которого облизываются роскошные девы, в заклеенных потрепанных кроссовках, — унизительно. Я пообещала, что верну каждую копейку, потраченную Ильей за мою новую обувь, за что получила по жопе.
— Илья Иванович, — поднимаю как школьница руку. — Я готова.
Придушив ухмылку, Миронов кивает:
— Хорошо. Раздевайтесь, Решетникова, — невозмутимо вещает, стоя у двери и сложив на груди свои крепкие офигенские руки. Мои брови ползут наверх с немым вопросом «зачем?». — Буду принимать у вас экзамен, — уточняет.
Гад! Мой любимый гад!
Я как кошка облизываюсь на него, такого мятного и вкусного. Встаю и поправляю складки на
