в себя с каждым вдохом.
Она никогда не выглядела прекраснее. И я никогда не ненавидела ее сильнее.
― Просто подожди… ― Ее пластиковые губы кривятся в жестокой улыбке. ― Посмотришь, как быстро он бросит тебя, когда сделка будет заключена.
Она уходит, не оглядываясь, оставляя меня униженной и пустой, как скомканный бумажный пакет.
Отрывистые звуки сингла пронзают мой мозг, а роботизированный голос Джессики воет:
Самая яркая сцена, где исполняются мечты,
Космос дарит звезды и планеты,
Сквозь ночь, ставшую темной и холодной,
Сияет сверкающая позолоченная душа…
Моя душа твердая и черная, как смола. Я ничего не вижу, не слышу, не чувствую, пробираясь сквозь толпу, пока руки Салливана не хватают меня за плечи.
Он смотрит мне в лицо, его глаза темные и строгие.
― Ты рассказала Мартинике?
Мой желудок делает еще один тошнотворный кувырок.
― Да, — шепчу я. ― Но я…
― Ты обещала мне не делать этого.
Выражение лица Салли убивает меня, потому что он разочарован. Я нарушила его доверие. Я причинила ему боль.
Я запинаюсь и заикаюсь, пытаясь объяснить, что на самом деле я ничего не говорила Мартинике до сегодняшнего утра, что Джессика сама догадалась о правде…
Но потом понимаю, что это не имеет значения. Джессика так или иначе получила информацию от Мартиники, а я все равно нарушила свое обещание.
Я останавливаюсь и опускаю голову.
― Мне очень жаль.
Лицо Салли бледное, челюсть напряжена.
― О чем ты говорила с Дэвисом?
Я не хочу говорить ему, но не смею снова лгать.
― Мы говорили о выпускном вечере. Почему ты… подрался с ним.
Темные глаза Салли вспыхивают.
― Что он сказал?
― Он сказал, что ты напал на него без причины.
― И ты ему веришь?
― Нет! Я… ― Но Салли уже отворачивается, разъяренный.
Я хватаю его за руку и тяну назад. Он бросается ко мне, лицо пылает от ярости.
― Ты все еще думаешь, что я такой! Психопат, который избил друга без причины. Ты не доверяешь мне, хотя сама нарушила свое обещание. Я не лгал тебе с тех пор, как мы начали это. Я сдержал свое слово, я не подвел тебя. Но ты все еще не веришь в меня.
Слезы текут по моим щекам, горячие, заливающие.
― Это неправда! Я…
Нас прерывает Ангус, который обхватывает Салливана тяжелой рукой за плечи, не только, чтобы не упасть, но и продемонстрировать свое отношение. Он в стельку пьян.
Он пьяно дышит Салли в лицо.
― Надеюсь, это место, которое ты покажешь мне завтра, будет лучше, чем предыдущее…
Затем он моргает налитыми кровью глазами, заметив, в каком состоянии находится его заплаканная помощница.
― Что случилось с Тео? Ссора влюбленных?
― Слишком много сальсы в ее тако, ― холодно отвечает Салливан. ― Мы никогда не ссоримся.
― Консуэла — садистка, ― соглашается Ангус, вытирая мои щеки липкой салфеткой для напитков.
Когда он останавливается, Салливан уже скрывается в толпе.
ГЛАВА 35
Салли
Я всю ночь жду Тео, но она не возвращается домой. Я молюсь, чтобы она осталась у Мартиники.
Я десять раз пытался дозвониться до нее и писал ей смс, чередуя страх, ярость и холодное, тянущее на дно страдание.
К утру я уверен, что потерял ее.
Это все моя вина. Я потерял самообладание. Я видел выражение ее лица, то, как она отшатывалась от ядовитых уколов, нанесенных Джессикой, но вместо того, чтобы спросить ее, что происходит, я вспыхнул, дав волю горячей, расплавленной ярости, которая бурлила во мне, когда я смотрел на гребаного Дэвиса Вергера.
Это был шок, все наши бывшие одноклассники, все те же пристальные взгляды, что преследовали меня повсюду, где я бывал, шепча, за спиной: «Вот он, я слышал, его мать изменяла, я слышал, его отец сошел с ума, я слышал, он сам ее застрелил…»
А потом этот самодовольный ублюдок, шепчущий Тео на ухо, рассказывающий ей всю старую ложь, все старые слухи…
Я должен был ударить его только за то, что он пригласил ее на выпускной бал. Этот маленький червяк никогда ее не заслуживал.
А теперь и я не заслуживаю.
Какое мне, к черту, дело до того, что она рассказала Мартинике? Я знал, что это случится, они же лучшие подруги. Это было несправедливо с самого начала, и она сказала мне об этом. У меня был Риз и мой отец, а ей не с кем было поговорить.
Я должен ударить себя по лицу за то, как разговаривал с Тео, после всего, что она для меня сделала. Сейчас, в этот самый момент, мой отец сидит за кухонным столом и пьет со мной латте. Он не заходил в дом уже много лет, до приезда Тео.
Солнце светит в его ясные голубые глаза, на его спокойное и открытое лицо. Берни Сандерс крутится вокруг наших ног, покусывая нас за лодыжки. Папа рассказывает мне, что Риз устроил его на работу телохранителем.
― Это всего на пару дней, но платят гораздо лучше, чем за крышу…
― Это невероятно, папа. Ты молодец.
Он кладет свою руку поверх моей на стол. Наши руки почти одинакового размера, но его рука, потрепанная и побитая жизнью, с татуировками на пальцах. Моя — такого же ровного оливкового оттенка, как у Риза и нашей мамы.
― Тебе больше не нужно оплачивать счета, Салли. Мне жаль, что тебе пришлось это делать.
― О чем ты говоришь, я тоже здесь живу…
― И ты можешь жить здесь столько, сколько захочешь. Но я больше не собираюсь тянуть тебя вниз.
Я переворачиваю свою руку, чтобы сжать его.
― Ты никогда не тянул меня вниз, папа. Все хорошее во мне — от тебя.
Он крепко сжимает мою руку, глаза яркие и блестящие.
― А все замечательное — от твоей мамы. ― Он отпускает мою руку, чтобы взъерошить мои волосы. ― А где Тео?
Улыбка сползает с моего лица.
― Она вернулась домой.
Я не могу вынести сожаления в глазах отца, поэтому вместо этого смотрю на стол. Это не слишком помогает, его голубые лазеры прожгут мне всю душу.
― Как ты все испортил? ― спрашивает он.
Я вздыхаю, опускаясь на стул.
― Как обычно. Плохие идеи, худшие приоритеты, дерьмовое поведение.
― О. ― Он кивает, рассматривая меня всего целиком, весь знакомый, отвратительный беспорядок, который я из себя представляю. Мой отец знает
