и брата Вормиева — сволочи Бугровского. Этот ублюдок нашел способ уйти только что, и я понимаю, как, увидев распахнутую на балкон дверь.
Я бросаюсь к ней сразу, выскакиваю на узкую и длинную террасу, соединяющую часть дома, и бегу дальше. Я слышу впереди голос Марины (она проклинает Макара), и в ответ его грубый окрик, приказавший ей заткнуться. Вбегаю в одну из комнат, но подонок успел закрыть выход, заблокировав дверь, и ускользнуть в коридор.
Твою мать! Выбивать преграду нет времени и, развернувшись, я бегу назад в кабинет. Оказавшись в нем, перепрыгиваю через стол и вылетаю в проем как раз в момент, когда ублюдок, прижав Марину к своему боку, тащит ее вниз, успев спуститься на середину лестницы.
Он слышит погоню, оборачивается и стреляет. Но я успеваю пригнуться и откатываюсь в сторону. Вскочив на ноги, бросаюсь за ними. В какой-то момент он понимает, что не уйдет и толкает Марину на перила, в которые она вцепилась, перебрасывая ее через них.
— Убью, тварь! — ору я, стреляя поверх головы ублюдка, боясь зацепить жену, и нервы его подводят.
Он оступается и сам скатывается по лестнице вниз, ударяясь крепким телом о ступени, а я, прыгнув вперед, ловлю руку Марины в то самое мгновение, в которое она срывается… Но успеваю ее подхватить.
— Марина!
— Яр!
— Я держу тебя!
Поднять ее к себе — означает подставить под пули Макара. И я сам спускаюсь по лестнице, пока Марина не касается ногами пола. Отпустив запястье жены, рванувшись, прыгаю на ублюдка, желая наконец-то удавить тварь.
Звучит выстрел, но я все-таки достаю паскуду и выбиваю пистолет из его руки. Сцепившись, мы катимся по полу, осыпая друг друга ударами. Перевалившись через тело Савицкого, схватываемся на ноги, и я начинаю стремительно убивать ублюдка, попадая ногами по шее, по голове, загоняя крысу в угол.
Эта драка должна была случиться еще в нашу прошлую встречу, когда я застал его у порога дома деда. Если бы я тогда его убил— сегодня бы не случилось. Но мы тут, и он едва не отнял у меня самое ценное. И я зверею от натянувшей вены ярости, когда, схватив его за куртку у горла, ударом кулака ломаю челюсть. Ублюдок! Бью еще раз по поганой роже, и еще… не ощущая ни боли, ни собственного тела. Поймав за грудки, вываливаю из разбитого окна на улицу, как грузную падаль, желая убрать подальше от Марины. Выпрыгиваю следом, переводя рвущееся из легких дыхание… и вдруг горизонт перед глазами качается, и я сам падаю на колено, упершись в землю рукой.
Черт! Схватившись на ноги, пытаюсь устоять, но мир вновь шатается, а в глазах темнеет. Шагнув назад, я и сам не чувствую, как ударяюсь лопатками о стену дома и сползаю по ней вниз. Опустив взгляд, только сейчас замечаю темное пятно крови, низко залившее бок.
Все-таки попал… сука.
Макар шевелится — живучая тварь. Перевалившись с плеча на колени, пытается подняться. Медленно встав на ноги, распрямляется и поднимает избитое лицо — то, что от него осталось. Смотрит на меня сквозь кровавое месиво одним уцелевшим глазом, сжимая в руке обломок разбитого стекла.
Я тянусь рукой за пистолетом на поясе, но его там нет. Я выронил оружие, когда спасал Марину. Цепляясь пальцами за стену, кое-как поднимаюсь, понимая, что задумал ублюдок, но волна горячей боли, будто в меня воткнули раскаленный прут, почти вырывает из меня сознание.
Нет. Твою мать! Я не могу отключиться сейчас, пока он жив. Пока еще жива эта падаль!
Я наклоняю голову, чтобы прогнать темную пелену перед глазами, и валюсь на колено, ударившись раненым боком о дом. Тщетно пытаюсь встать, но получается лишь цепляться счесанными пальцами за камень и рычать от досады сквозь зубы, заглушая вновь ослепившую меня боль.
— Мертвец… — слышу я хриплый, искаженный, словно в ватном тумане, голос Макара. — Ты… Ярый! Я все-таки сделал вас всех!
Чтобы произнести это, он вынужден держать челюсть, и каркающий смех, когда он приближается, похож на предсмертный кашель:
— Не везет твоей суке-жене с мужьями. Дохните, как мухи. А все потому что…
Но договорить ублюдку не суждено. Несколько выстрелов один за другим летят из разбитого окна и попадают точно в цель, размозжив Макару голову и заставив навсегда заткнуться.
Она говорит тихо, с отчаянной злостью, но это моя Марина, и я ее слышу:
— Ненавижу… Ненавижу! Сдохни, тварь!
Напряжение отпускает плечи, и я опадаю на стену, откинув затылок на камень. Дышать все труднее, я не привык к тому, что тело мне непослушно, но мысль, что моя девочка в безопасности — лучшее, что я могу чувствовать в этом мире.
Если бы ублюдку удалось причинить ей вред, я бы себе и на том свете не простил.
Свой запас адреналина я исчерпал во время драки, и сейчас боль сильнее пронзает бок. Похоже, что на какой-то момент я теряю сознание, но прикосновение теплых рук, вырывает меня из темного марева, возвращая возможность видеть.
— Ярослав… Ярослав, очнись!
Марина.
Светлые волосы рассыпались по плечам. Серые, умные глаза смотрят с тревогой и страхом. Ее нежные щеки бледны, а губы разбиты, но я помню, как однажды они ответили мне согласием и научили чувствовать. Как звучал ее смех, ставший родным, еще сегодня утром. Я никого не видел красивее своей жены и никого не любил так, как ее.
Я вообще до нее не любил.
Сколько смогу, всегда буду смотреть на эту сильную девчонку с восхищением.
— Королева… Я все-таки тебя нашел.
— Ярослав! — Марина обнимает меня, прижимаясь своей щекой к моей. Давая вновь ощутить свои тепло и запах. — Я знала, что найдешь! Знала!
Я хочу обнять ее в ответ, но тело не слушается, и сил хватает только на то, чтобы скользнуть непослушной рукой на ее бедро и сжать пальцы. Но даже от этого движения темнеет в глазах и прерывается дыхание.
— Кажется, Королева, это наше прощание.
— Нет!
— Маринка, ты — лучшее, что случилось со мной в этой жизни. Вот что я хотел сказать.
Она отстраняется, но только затем, чтобы положить ладонь на мое лицо и посмотреть в глаза. В ее красивых глазах стоят слезы, наверняка она видела залившее мое тело кровь, но голос звучит твердо — она всегда умела говорить так, чтобы ее услышали.
— Если ты умрешь, Борзов, я пущу себе пулю в висок. Слышишь, так
