О, ты во мне души не чаешь и будешь истинно щедра, но хорошо бы до утра достать хотя бы кружку пива… А? Ты мне сигары обещаешь, которым нет цены в купюрах… О, ты во мне души не чаешь и будешь истинно щедра, но хорошо бы до утра найти коротенький окурок… А? На завтра ты мне обещаешь перины, полог и подушки… О, ты во мне души не чаешь и будешь истинно щедра, но хорошо бы до утра поспать часок в твоей клетушке… А? II Коль, по велению Судьбы земной, мне суждено остаться без квартиры на эту ночь, а для нежнейшей лиры опасность есть простыть во мгле ночной — в участок я прошествую и там скажу, к жандармам простирая руки: «Привет вам, братья! и привет вам, други! и да постигнет Аполлона срам! Обезночлежен, я, чтоб стать свежей, пришел вздремнуть под всхрапы громовые, жрец истины, готов нести на вые я ожерелье из отборных вшей!» И мне освободят одно из мест, и, умиляясь, зов души услышат — и на меня рецензию напишут правдивую, как ордер на арест. III Одинаково на свет мы явились — те и эти, но во взрослых сходства нет: свой хомут у всех на свете. Вот бы жизнь устроить так: я дружу с деньгой-толстухой, а меж тем банкир-толстяк неразлучен с голодухой. Только кто-то с давних дней все решил — и так осталось: дурню — доля пожирней, мне — ничтожнейшая малость Я-то — ребрышко грызу, он — вкушает отбивную. Мне — холодную росу, а ему — красу дневную. Перевод Г. Ефремова.
Дамян Калфов
ИНДЮК
Делопроизводитель Гугучков работал, стоя за своим столом. Он листал бумаги, иногда всматривался в текст, делал на отдельном листе какие-то заметки. Обращенное к окну, его голое темя лоснилось и сияло как полированное.
— Вот она, черт ее подери! — воскликнул Гугучков, глянув на молодого писаря, сидящего в углу справа. — Говорил я тебе: в лепешку расшибусь, а найду эту резолюцию!
— А что такое? — спросил с пробудившимся любопытством писарь, усердно прочищавший тонюсенький мундштучок. — О чем там речь?
— Все о том же: что в этом нашем министерстве никто толком не знает дела! Потому что… можно иметь не только высшее, но и сверхвысшее образование, но если в голове нет э-рун-диции…
— Совершенно верно! — подтвердил юный писарь.
Гугучков снова склонился над бумагами.
В комнате было тепло и уютно. Под широким окном сопел пышущий жаром радиатор.
В дверь постучали.
Вошел хорошо одетый господин в круглых роговых очках, в черном пальто с широким меховым воротником. Оглядевшись по сторонам, он направился к Гугучкову.
— Мне, пожалуйста, небольшую справку, если это возможно…
Острое перо Гугучкова царапало бумагу со зловещим скрипом.
— Прошу вас, небольшую справочку, — повторил господин.
Гугучков поднял голову и посмотрел, прищурившись, на посетителя.
— Придете в одиннадцать часов…
— Я очень прошу вас, если…
— А я говорю вам — в одиннадцать часов.
— Но я полагаю, что раз уж я пришел, в таком случае надо…
— Что?! На-до?! — вскричал вдруг Гугучков, рванувшись с места. — Надо! А знаете ли вы, господин хороший, чего нам надо прежде всего? — Отшвырнув ручку, он быстрыми шажками подбежал вплотную к посетителю, чуть не уткнувшись ему лысиной в нос. — Прежде всего надо раз навсегда приучить болгарина к порядку — вот чего нам надо! Понятно?
Но господин никак не мог уразуметь всей тяжести своего проступка. Ему казалось, что он стал жертвой какого-то недоразумения. Иначе с чего бы этот обтрепанный чиновник так грубо накинулся на него чуть не с порога?
— Ну и… что же вы, в сущности, хотите сказать? — спросил
