ему, что постараюсь вытащить его к себе, на что Борис лишь улыбнулся. Он понимал, что скорее всего это будет невыполнимо, но я серьезно собирался это сделать.
Уже через три дня после операции в полевом медсанбате вермахта меня переправили в Кенигсберг. Я был даже рад этому. Едва разместили в госпитале, не прошло и часа, как прибыл лично Дюррер, а после него и Кузнецов. Последнего я упрашивал вытащить Бориса, рассказав ему вкратце о нем, Николай Иванович обещал помочь. С Дюррером же беседа была длинной.
– Юра, как же ты попался? – он всегда за меня переживал, и я видел, что это не игра, привязался он ко мне всерьез.
– Так получилось, причем пострадал я именно от своих, – я нахмурился, делая вид, что мне неприятно вспоминать об этом.
– Ты неоднократно убеждал нас, что свои тебе – немцы, – встрепенулся полковник.
– Я и сейчас так считаю, просто пулю я получил от одного из наших учеников, – покачал я головой.
– Ты серьезно?
– Он раскрыл меня, пришлось убегать, но и это бы не вышло, не помоги мне один парень.
– Это тот, что согласно рапорту фельджандармерии, вынес тебя через линию фронта?
– А сколько тащил до этой самой линии! Мы ведь не близко были, даже на лошади меня вез. Стрелял в меня курсант Лубалис, да-да, тот самый, что шел старшим группы. Половина группы скрывается в лесах, но все их приметы переданы врагу. Лубалис и Биленко сдались сразу, предложили свою помощь красным.
– Так вот откуда противоречия в донесениях. Сначала сведения шли достоверные, а затем один сеанс – и полная противоположность первым донесениям. Как же не раскрыли эту мразь еще здесь? Юра, ты работал с ними, должен был понять, увидеть, просчитать…
– Они и не скрывали свое презрение ко мне, но в причине я ошибся. Думал, что все это из-за возраста и звания, а оказалось, они просто ненавидели меня за службу Германии.
– Придется устроить тщательную проверку всех готовящихся агентов, наше руководство будет недовольно произошедшим. Как ты думаешь, Юра, – полковник приблизился ко мне, – может, не стоит отражать в рапорте причастность наших курсантов к твоему ранению?
– Господин полковник, я поддержу все, что вы скажете. Вам известна моя преданность, и думаю, я имею все основания для доверия.
– Ты с самого начала был верен нашему делу, Юрий. В тебе у меня такая же уверенность, как в самом себе. Когда рапорт будет готов, я ознакомлю тебя с ним, может что-то добавишь. Это не нарушение порядка, разумная предосторожность, не более. Не нужно гестапо знать о нашей проблеме, иначе все дело может рухнуть. А эта проклятая война еще идет. Ты меня понимаешь?
– Конечно, господин полковник.
– Отлично. Выздоравливай, надеюсь, что все заживет удачно и ты вновь станешь таким, как прежде, веселым и здоровым, – вполне искренне заявил Дюррер. – Насчет твоего спасителя…
– Он наш человек, уверен, я не могу так ошибаться…
– Все ошибаются, Юра, но думаю, что в этом случае ты прав. За него выступает одно обстоятельство, которое невозможно игнорировать.
– Это какое? – удивился я.
– Он принес ценные бумаги с той стороны, разведка подтвердила почти все, что там указано, просто великолепная информация. Знаешь, командир того полка, на участке которого вы перешли фронт, уже требует для себя награду, как будто это он лично принес такие сведения. Наглец.
– Смешно, – усмехнулся я, но от боли мой рот исказился кривой гримасой.
– Юра, тебе не нужно нервничать, ты еще очень слаб. Как станет лучше, я перевезу тебя в свой дом, там ты полноценно восстановишься.
– Господин Дюррер, я не заслуживаю такой чести…
– Перестань, мой мальчик, ты верен, а это для меня очень важно. К тому же я должен тебе жизнь, – улыбнулся полковник и ушел.
Фига себе я поднялся, кому расскажи, плюнут в лицо. А с полковником я все ближе и ближе, думаю, все же настанет тот день и час, когда я «сломаю» его нацистскую совесть и… Кто знает, возможно, у меня получится его перековать. Смеетесь? Зря, даже среди нацистов есть люди умные, точнее не так, не все нацисты тупые исполнители приказов, среди них много думающих людей.
Март 1945 года. Окрестности Берлина
– Юра, ты уверен, что меня ждет не виселица, а почетный плен и работа по профилю?
– Гарантирую вам это, господин полковник.
– Все же, зачем Советам перебежчик из стана врага, ведь побеждает Союз, а не мы, значит, у вас и подготовка лучше?!
– Если бы вы показали себя отъявленным нацистом, желающим поскорее уничтожить всех и вся, вам была бы уготована одна дорога – на виселицу. Но за то время, что я был возле вас, сумел разглядеть вашу натуру. Вы профессионал, вы хотите работать, хотите быть лучшим. В Союзе у вас будет работа по профилю, врагов у нас много, мы обязательно накажем тех, кто развязал эту никому не нужную войну между нашими народами.
– Я многое бы отдал за возможность работать против американцев и лайми, – хищно сверкнув глазами, полковник Дюррер посмотрел в небо.
Где-то, кажется совсем рядом, слышалась канонада артиллерийской стрельбы, рвались снаряды и мины, стрекотали пулеметы и винтовки, лязгали гусеницами танки и самоходы. Наша Красная армия выходит к логову немецкого зверя. Берлин, долго же мы ждали этого, но сейчас, будучи как никогда близко, я переживал.
Я отлично провел осень и зиму. Полковник Дюррер сдержал слово и переправил меня, раненого, в окрестности Берлина. Поместье не поместье, а добротный двухэтажный дом, постройки прошлого века, стоял в окружении вековых лип и дубов. Меня хорошо приняли здесь, жена полковника, вполне себе симпатичная сорокалетняя женщина, окружила меня заботой и теплотой. Дети семьи Дюрреров были к этому времени уже взрослыми и жили отдельно, имея свои семьи. Старшим ребенком полковника была Эльза, двадцати двух лет от роду, уже являвшаяся вдовой. Она вышла замуж за танкиста, командира батальона, гауптмана Хорса и сейчас в одиночку воспитывала рожденную от него дочь. Младшим в семье Дюрреров был Гюнтер, восемнадцатилетний парень, добровольно ушедший на фронт еще в прошлом году и пока не числящийся в списках погибших.
После ударов наших армий в Прибалтике и Белоруссии немцы быстро покатились назад, на запад, теряя тысячи и тысячи солдат в бессмысленных боях и окружениях. Наша армия перла катком, уничтожая все на своем пути, наверное, именно этот наш каток и заставлял немцев в будущем бояться СССР и дышать через раз. Жаль только, что янки все же заставят их потом вновь конфликтовать с нашей страной, к сожалению, к чему это привело, я
