принять от меня одну вещь.
Он достал самурайскую повязку, которую Амалия сделала для Перека, и протянул девушке.
— Эта штука была у него в кармане.
— Знаете, он ведь не стал бы ее убивать.
— Анна тоже так считает. Впрочем, трудно предсказать чье-то поведение заранее.
— По-вашему, люди не могут измениться?
— Нет. Не могут.
— Тогда я вам сочувствую. Вы так ничего и не поймете, пока до вас не дойдет, что все меняется. Перемены — это самое главное, что у нас есть.
— Мне кажется, он был сумасшедший. Мне немного жаль его, но таким, как он, лучше не обременять собой этот мир.
— И вы думаете, он сам этого не знал?
Пауза.
— Пожалуй, я все-таки не прочь выпить чаю.
— Хорошо. У меня есть для вас сюрприз.
Он последовал за ней через весь дом в маленький садик. Она выложила чайные принадлежности на низенький столик, по сторонам которого лежали подушки. Рядом на печурке грелся металлический японский чайник. На столе расположились керамическая чаша в живописных трещинках, бамбуковая ложка с длинной ручкой и изящный венчик. Виньон не без труда опустился на подушку. Амалия, казалось, невесомо парила над своей.
— Знаете ли вы что-нибудь о японской чайной церемонии? — спросила она.
— Нет, — ответил Виньон. — Почти ничего.
— Говорят, если сделать все правильно, на тебя снисходит что-то вроде просветления.
— Это очень кстати, — заметил Виньон. — Я бы сейчас не отказался от любой помощи, пусть даже и свыше.
Амалия улыбнулась, глубоко поклонилась и залила измельченные листья зеленого чая горячей водой.
Была самая середина ночи, Спец лежал на больничной койке без движения, затерявшись среди трубок, датчиков и мигающей огоньками аппаратуры. В три часа ночи дверь отворилась, и в палату вошла некая фигура. Усевшись на стул рядом с кроватью, фигура несколько минут молча разглядывала Спеца. А потом произнесла:
— Ты задолжал мне сто сорок семь тысяч долларов и… — Локателли вынул из кармана пиджака клочок бумаги и сверился с ним — …пятьдесят три цента. Никаких процентов не накидываю — вижу, у тебя и без того проблемы.
Локателли подождал ответа, но его, судя по всему, не предвиделось. Тогда гангстер с некоторым усилием поднялся, подошел к вазе с фруктами и взял оттуда апельсин. Вернувшись к стулу, он с кряхтением снова уселся на него и начал чистить фрукт крошечным золотым перочинным ножичком.
— У нас есть два способа решить вопрос. Первый: я зову сюда двоих ребят, которые сейчас ждут в коридоре, и они копаются во всех этих проводках и приборах.
Локателли на некоторое время умолк, сосредоточившись на апельсине: он пытался снять кожуру одной длинной лентой. Покончив с работой, он гордо осмотрел ровную полоску кожуры и положил ее на соседний столик. Потом принялся делить апельсин на дольки.
— Есть и другой способ, — продолжил он, — мы с гобой заключаем сделку.
Веки Спеца вздрогнули, глаза открылись.
— В обмен на сто сорок семь тысяч долларов и… — он снова заглянул в бумажку — …пятьдесят три цента ты предоставляешь исключительные права на историю своих трогательных и героических приключений моей издательской компании «Коллатерал-пресс», для которой ты напишешь книгу. Ну, или кто-то другой напишет. Эта книга, в свою очередь, будет продана моей кинокомпании, «Коллатерал-пикчерс», а ты подпишешь договор о неразглашении, по которому обязуешься делать все, что мы тебе скажем, в противном случае попадешь под колеса мусоровоза, причем неоднократно. Ну, как тебе такое предложение? Засветишься в шоу Опры, попадешь в модную тусовку.
Рука Спеца задергалась, он жестом изобразил, будто что-то пишет. Локателли достал из кармана маленькую записную книжку в кожаном переплете и темно-бордовую шариковую ручку «Монблан». Он вложил ручку Спецу в пальцы и подсунул под нее записную книжку, открытую на чистой странице. Спец что-то быстро нацарапал. Локателли взял у него книжицу, надел очки и внимательно изучил страницу при свете лампы. Небрежная надпись занимала всю площадь бумаги, но разобрать буквы было можно:
поцелуй меня в ж — место исп продюс + проценты!!!
— Так-так, — сказал Локателли, — давай уточним, правильно ли я понял. Ты — дешевый сутенер из восточной части Лос-Анджелеса, которого за последнее время успели покромсать, как батон мортаделлы[90], которому трижды выстрелили в грудь, и вот теперь ты лежишь в реанимации зачуханной французской больницы — не говоря уж о твоем должке размером в полторы сотни тысяч, — так вот, учитывая все вышеперечисленное, ты еще пытаешься со мной торговаться?
Локателли накрыл свой «Монблан» колпачком, сложил записную книжку и убрал то и другое обратно в карман. Потом снова уселся на стул и съел пару долек апельсина, вытирая пальцы шелковым носовым платком. После чего встал, закинул остатки апельсина в рот и, продолжая жевать, произнес:
— Добро пожаловать в Голливуд, малыш. Ты нам подходишь.
Локателли направился к дверям, задержался ненадолго, покачал головой, издал короткий звук, который при желании можно было принять за одобрительный смешок, а потом открыл дверь палаты и вышел.
Спец прикрыл глаза и улыбнулся. Он думал о Патси, о вине «От-Брион» и том барашке, которого ел в кафе отеля «Мартинес», и в итоге пришел к выводу, что Канны и Франция в целом не так уж и плохи, если дать им шанс. Он думал о том, что если не терять головы и не впадать в сентиментальность, а просто делать свое дело, то можно решить практически любые проблемы.
Закрыв глаза, он заснул крепким и сладким сном — не сном праведника, конечно, но сном искупившего свою вину грешника.
Добродетель обычно вознаграждается, зато жуликам и прохвостам чаще снятся эротические сны.
ПОЛГОДА СПУСТЯ
Донни Маскаллари посреди бела дня сидел в итальянском ресторанчике города Рино, штат Невада. Он ел лингуине с превосходным устричным соусом, хотя это всегда казалось ему немного странным: устричный соус в самом сердце пустыни. Правда, если бы эти гребаные моллюски мельтешили вокруг, было бы еще удивительней.
Народу в ресторане в это время набралось немного: парочка посетителей да хозяин заведения, Луи. Одного из посетителей Донни частенько встречал в квартале развлечений, а с ним сидела блондиночка в обтягивающей юбке леопардовой расцветки и в столь же обтягивающем черном топике с глубоким вырезом. Девушка была малость полновата, но Донни ничего не имел против пышечек, к тому же бюст у нее был что надо. По висящему над барной стойкой телевизору транслировали скачки. В состязаниях участвовала та самая лошадь, на которую он ставил в Санта-Аните, поэтому Донни крикнул Луи, чтобы сделал погромче. Пока он кричал, блондиночка, направлявшаяся в туалет,
