планы. Но на троцкистов это решение не распространялось, и Ленин тоже не смирился, подспудно настраивал соратников на восстание.
И в таких условиях готовилось летнее наступление на фронте! Еще в феврале, на Межсоюзнической конференции в Петрограде, стороны договорились, что французы и англичане нажмут с запада, а русские с востока, в Галиции. Но революция сорвала наступление нашей армии. Союзники в апреле начали одни и фронт прорвать не смогли, понесли страшные потери, более 200 тыс. человек. Во Франции это тоже чуть не вызвало революцию, взбунтовались войска и пошли на Париж, забурлили манифестации. Но свой мятеж французы подавили быстро и жестоко. Военный министр Клемансо получил диктаторские полномочия, демонстрации рассеяли пулями, бунты в войсках усмирили военно-полевыми судами и расстрелами. В тылах провели суровые чистки. Если обнаруживалась связь с противником, немецкое финансирование, расстреливали издателей газет, даже депутатов парламента.
Но и наступление русских теперь потеряло смысл — немцы могли перебросить на них силы с других фронтов. К тому же армия совершенно разложилась. Верховный Главнокомандующий Брусилов и другие военачальники доказывали, что в обороне она еще держится. Но если начать наступление, все рухнет. Тем не менее державы Антанты упрямо требовали выполнять обязательства. Как раз на это нацелилась и миссия Рута. Еще весной США пообещали Временному правительству кредиты в 325 млн долл. Их так и не дали, а сейчас Рут указывал: не будет наступления — не будет денег. С посланием к Временному правительству обратился и Шифф, требовал преодолеть «примиренческие настроения» и активизировать усилия.
В результате было решено — 18 июня (1 июля) начать наступление. Куда там! Солдаты митинговали, голосовали: в бой не идти. На Западном и Северном фронтах в атаку поднялись лишь отдельные части. Только на Юго-Западном фронте 8‑я армия Корнилова ударила дружно. И… прорвала фронт. Воодушевившись ее успехом, подключились две соседние армии. Вот тут-то стало очевидно, каким победоносным должно было стать наступление, если бы не революция. Даже ограниченными силами наши войска громили врагов, занимали города. Австро-Венгрия в ужасе взывала к Германии, считая войну уже проигранной. Но ведь на других участках наступление не началось. Для немцев было совсем не трудно снять оттуда дивизии, закрыть прорыв.
А в Петрограде в эти же дни, 3 июля, большевики и троцкисты подняли восстание. Оно было очень плохо подготовлено. Расчет строился на стихийный массовый взрыв, как в Феврале. Но выяснилось, что сама по себе стихия, без четкой организации, не слишком опасна. Толпы солдат, матросов и рабочих действовали вразнобой. Юнкеров и нескольких частей, верных правительству, вполне хватило, чтобы разогнать мятежников, 5 июля путч был подавлен. Впрочем, немцы не напрасно переводили деньги большевикам. Известия о беспорядках в тылу внесли разброд на фронте. Другие русские фронты и армии не присоединились к удару Корнилова. Германское командование смогло без помех собрать силы против прорвавшейся группировки и 6 июля нанесло контрудар. Наступавшие войска тоже были разъедены «демократизацией», в панике побежали. Бросили занятую территорию, рассыпались толпами дезертиров, грабили и безобразничали по тылам.
Военная катастрофа и восстание в тылу стали настоящим шоком для общественности, до сих пор восторгавшейся революцией. Посыпались негодующие требования наконец-то навести порядок. Причем и союзники как будто впервые увидели, что творится в России. Объявляли, что Временное правительство, совсем недавно удостоившееся их признания, состоит из демагогов. Но в противовес «демагогам» западные державы стали выдвигать… Керенского. Бьюкенен писал: «Керенский — единственный, на кого можно делать ставку». Французский министр Тома характеризовал Керенского как «единственного трезвого, способного и демократического политика, способного восстановить порядок в России и возобновить ее военные усилия».
19 июля князь Львов заявил, что уходит в отставку, предложив Керенскому сформировать новый кабинет. Кстати, с юридической точки зрения это было полным абсурдом. В любом государстве формирование правительства происходит под контролем других органов власти — монарха, президента, парламента. В России кучка заговорщиков, захвативших управление страной, все решала внутри себя! Фигура Львова во главе правительства имела хотя бы тень легитимности, указ о его назначении подписал царь. С передачей власти Керенскому всякая легитимность оборвалась. Нет, иностранцы этого «не замечали». Продолжали числить правительство вполне законным.
Но и действия Керенского на новом посту стали далекими от логики. Он, казалось бы, взялся за оздоровление страны. Верховным Главнокомандующим был назначен Корнилов. По его требованию смертная казнь, отмененная после Февральской революции, была восстановлена на фронте. Корнилов пресек бунты, приказал расстреливать мародеров. Начал создавать добровольческие части из патриотов. В тылу были закрыты большевистские газеты «Правда», «Окопная правда», «Волна». Но в это же время Керенский мешал арестовывать предводителей петроградского восстания! Когда контразведчики пришли брать Троцкого, застали у него на квартире министра Чернова — он имени Керенского отменил приказ об аресте.
Однако контрразведка еще 1 июля представила Временному правительству доказательства финансирования большевиков из Германии. Связь их мятежа с событиями на фронте тоже выглядела очевидной. Новому главе государства пришлось подтвердить приказ на аресты. В тюрьму попали Каменев, Иоффе, Антонов-Овсеенко, Коллонтай, Козловский, Луначарский, Троцкий, Раскольников и др. Но Ленина сам Керенский предупредил через общего знакомого, он скрылся. Прятался на частных квартирах, а потом товарищи придумали, как вывезти его из города, минуя наряды и патрули на железнодорожных станциях. Впоследствии подробности не разглашались, но в партийном руководстве знали о них. Ленину сбрили бороду и усы, переодели в женское платье, Сталин и Аллилуев вывели его на берег Невы, где ждал катер с матросами. Отвезли его в Кронштадт, а оттуда в Сестрорецк, и он очутился в Разливе [2, 9].
Но самым болезненным ударом для большевиков стали даже не аресты и не бегство Ленина. Куда хуже для них оказалось вскрытие контрразведкой каналов финансирования. Основной из них, из «Ниа-банка» в «Сибирский банк», оказался парализован. Обнародование этой информации означало бы «политическую смерть» партии. От нее отвернулись бы все — и рабочие, и солдаты, и крестьяне. Министр юстиции Переверзев, ознакомившись с результатами расследования, загорелся нанести такой удар. Вместе с меньшевиком Г.А. Алексинским он выступил в газете известного журналиста-разоблачителя Бурцева «Общее дело» о германских деньгах большевиков. Но раскрутить столь важную тему ему не позволили! Самые влиятельные члены правительства — Керенский, Терещенко, Некрасов — обвинили Переверзева, что он нарушил «тайну следствия», и отправили в отставку. Газету «Общее дело» закрыли.
А проблему с финансированием революционеры сумели решить. Аресты почему-то обошли одного из руководителей восстания, Свердлова. Он был депутатом городской думы, членом Центрального исполнительного комитета (ЦИК) Советов, и его объявили лицом неприкосновенным. Усилиями Свердлова был созван VI съезд партии большевиков. Принял курс на вооруженное восстание — и на объединение с
