– Абсолютно ничего. У меня такое чувство, что Окулист ко всему прочему еще и компьютерный гений. Похоже, он что-то сделал с камерами, но что – этого я сказать не могу. Я не специалист.
– Значит, надо отправить записи к специалисту. И камеры тоже, – сказал Джон.
– Согласен.
– Фирма, производитель этих охранных систем, поднимет хай до небес, – вмешалась Дженнифер. – Они клянутся, что их камеры не может испортить ни один человек, кроме, разумеется, специально подготовленного персонала. Вместе с тем они не берутся объяснить, как Тара Джемисон исчезла из оборудованного их системой здания. По-моему, они склоняются к версии, что она улетела по воздуху. – Она хмыкнула. – И я их понимаю. Конечно, неприятно, когда у тебя все лицо в кремовом торте.
– Энди послал официальный запрос насчет этих камер? – поинтересовался Джон, и Дженнифер кивнула.
– Он как раз сейчас этим и занимается. Спецы из городского полицейского управления уже наготове: ждут не дождутся, когда им позволят распатронить эти камеры и выяснить, что у них внутри.
– Что ж, придется еще подождать, – с тяжелым вздохом сказал Квентин. – Ненавижу ждать! – Он посмотрел на доску объявлений: – Кендра, как там насчет восемьсот девяносто четвертого года?
Даже не посмотрев на свой попискивающий компьютер, Кендра отрицательно покачала головой:
– Пока ничего, и неудивительно. Сто лет назад никаких компьютеров не было, и большинство досье тех времен еще не оцифровано.
– Если до этого вообще дойдет, – вставила Дженнифер, не без зависти следя за манипуляциями Кендры. – Кроме всего прочего, мы даже не знаем, имеет эта дата какое-то отношение к нашему делу или нет. Да, год был указан в той записке, но это еще ничего не значит. Может быть, наш анонимный помощник просто решил отправить нас искать ветра в поле.
Квентин посмотрел на нее долгим взглядом, потом сказал спокойно:
– Эту записку написала ты, Джен.
Дженнифер уставилась на него в немом изумлении.
– Ч-что? – выдавила она наконец. – Я ничего такого не писала!
– Загляни в свою записную книжку, – посоветовал Квентин. – Уверяю тебя, ты очень быстро найдешь, откуда был вырван листок. И если ты сравнишь линию отрыва, ты сама убедишься…
Дженнифер медленно, как в смятении, вытащила из кармана свою черную записную книжку и принялась не спеша перелистывать страницы, исписанные аккуратным, убористым почерком. Все остальные внимательно наблюдали за ней. Дженнифер замерла.
Между листами записной книжки ясно виднелся неровный бумажный краешек оторванной страницы.
Мэгги вышла из дома Эллен Рэндалл только после полудня, чувствуя себя совершенно опустошенной. У подъезда она села в машину, но доехала только до ближайшего парка. Там Мэгги остановилась, предусмотрительно выбрав открытую со всех сторон площадку, чтобы сразу заметить, если кто-то попытается приблизиться к машине. Замки всех четырех дверей она проверила дважды, но даже после того, как она убедилась, что они надежно заперты, ей не хватило духу выключить двигатель.
Несколько минут Мэгги сидела неподвижно, изучая, ощупывая окружающее в поисках возможной опасности, но все было спокойно. В этот сырой и холодный ноябрьский день в парке не было ни единой живой души, однако, несмотря на это, Мэгги никак не удавалось успокоиться.
Эллен Рэндалл не сумела вспомнить ничего существенного, но ее боль и страдания были такими сильными, что Мэгги до сих пор ощущала их как наяву. И все-таки она постаралась сосредоточиться.
– Значит, – бормотала она, – у него длинные волосы. Лицо… лицо скорее овальное. Трудно сказать из-за маски. Глаза? Кто знает? А нос? Прямой он или с горбинкой? Губы скорее тонкие, хотя, может быть, и мясистые. Уши посажены скорее высоко, чем низко, хотя на самом деле одному богу известно, как там на самом деле!..
Мэгги хорошо понимала, что гадать она может сколько угодно. Ни одна из женщин не видела его. Они только чувствовали все, что он с ними проделывал, чувствовали, как прижимается к ним его разгоряченная плоть, как безостановочно шарят по телу жадные, торопливые руки.
Руки!
Почти не отдавая себе отчета в своих действиях, Мэгги открыла альбом и провела первую, осторожную линию. Потом еще одну. Ее глаза были полузакрыты, но в ушах звучали голоса, которые она так хорошо помнила, а память о перенесенных страданиях заставляла вздрагивать ее тело.
– Я почувствовала, как он схватил меня за руки…
– …Он поднял мне подбородок, словно хотел увидеть шею, и вдруг прикоснулся к ней…
– …Я сопротивлялась, но он с силой развел мне ноги руками…
– Он был такой сильный… Он так крепко меня держал, что его ногти впивались мне в кожу даже через перчатки. Мне казалось, еще немного, и его пальцы достанут до самых костей…
– …он сжал мне руки, и я услышала, как он сопит…
– …его пальцы были как гвозди, и мне стало больно.
– …он ударил меня, и я почувствовала…
Вот оно!..
…Почувствовала, как его перстень рассек кожу справа на подбородке. Теплая струйка крови потекла по шее. Она была почти рада, что он задрал ей ночную рубашку и замотал голову, и она не видит его лица. Ей было нечеловечески страшно взглянуть на его лицо, увидеть дикого зверя, в которого он превратился. Но еще сильнее она боялась того, что он сделает с ней теперь, когда она стала совершенно беспомощной. Грубые руки накрепко привязали ее запястья к решетчатой спинке кровати, и с губ ее сорвался негромкий, болезненный стон – чуть слышная мольба о пощаде:
– Бобби, пожалуйста… Не надо, Бобби, пожалуйста, не надо. Прости меня, Бобби!.. Я не хотела…
Вздрогнув, Мэгги вернулась к реальности. Сначала она никак не могла понять, что произошло, и только потом сообразила, что услышала свой собственный голос. Точнее, не голос, а жалобное хныканье, вырвавшееся из горла, которое саднило и болело так, словно ее кто-то душил. Трясущимися руками Мэгги ощупала шею, смахнула со щек слезы и поспешно огляделась по сторонам – отчасти для того, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, отчасти для того, чтобы стряхнуть наваждение.
Вокруг по-прежнему было пустынно, безлюдно. Погода стоит холодная и пасмурная, да и рабочий день еще не кончился. Кто пойдет в парк, чтобы почти наверняка подцепить простуду? Только сумасшедший. Но и сумасшедших поблизости не оказалось. Похоже, ей ничто не угрожало.
Не угрожало? Как бы не так. Сейчас – нет, а вообще?
Как бы там ни было, эти несколько минут показались Мэгги очень длинными и неприятными, и только потом ощущение страха и вины (хотя в чем она виновата и перед кем, ей было непонятно) отступили. Она задышала ровнее и поудобнее уселась на сиденье.
Прошло добрых десять минут, прежде чем она осмелилась взглянуть на свой рисунок.
Руки… Это были мужские руки, которые тянулись к чему-то или к кому-то. Худые, почти костлявые, но в них чувствовалась неимоверная сила. Сила, алчность, неутолимый, жадный голод. Короткие черные волоски густо покрывали не только тыльные стороны ладоней, но даже фаланги пальцев. Ногти были длинными, но неровными, словно он их обкусывал.
