Луиза начала с цены 200 000 рейхсмарок, но быстро снизила ее до 175 000, а Вольфгартштеттер попробовал помочь ей, заявив, что получил уже два предложения на 320 000 и 300 000 рейхсмарок соответственно. Цену согласовали, но нужно было еще решить, что делать с квартирой над магазином. Гутман хотел приобрести ее для управляющего винным погребом, но Луиза желала остаться в ней со своим свекром Леопольдом. Они так ни о чем и не договорились.
Совершение сделки затянулось. Дукснойер угрожал Вольфгартштеттеру по телефону, обвиняя его в саботировании переговоров. Он надавил как следует и 3 ноября 1941 года написал доктору Прантлю, управляющему директору банка Sparkasse, у которого Эгон брал ссуды на развитие бизнеса. Дукснойер отдал письменный приказ банку отменить ссуды Эгона «с целью арианизации фирмы Дубски и в пользу вернувшегося на родину южного тирольца».
Через два дня Прантль послушно сообщил Эгону в санаторий, что Sparkasse потребовал до 15 ноября 1941 года вернуть обе ссуды с процентами, а это значило, что всего за десять дней предстояло расстаться более чем с 36 352 рейхсмарками. Он угрожал, что в случае неуплаты банк примет меры. Меня это не удивило: ведь я уже знала, что он посредничал при продаже виллы Шиндлеров гауляйтеру Гоферу.
На следующей встрече, уже у Дукснойера, он ультимативно потребовал завершить сделку к 22 ноября 1941 года. Когда юрист Луизы разъяснил, что стороны пока договорились не обо всем, Дукснойер вышел из себя, вскричал, что с него хватит, что гауляйтер Гофер ждет контракта и что ситуация вообще скандальная: время идет, а бизнес так и не арианизирован. Он снова пригрозил Польшей. Теперь уже разъярился и доктор Вольфгартштеттер, отказался вести переговоры под таким давлением и пообещал, что отойдет на исходные позиции и оставит окончательное решение вопроса за Луизой. Они позвонили Луизе по телефону, но она уже поддалась и согласилась на все требования Дукснойера.
Брожек составил договор на покупку здания и инвентаря, оценив все вместе в 175 000 рейхсмарок. Он был подписан 10 декабря 1941 года; дом ушел за 163 000 рейхсмарок, инвентарь – за 12 000. Единственным плюсом для Луизы было то, что ей с Леопольдом разрешили остаться в квартире. Выплата состоялась в июне 1942 года, но была зачислена на заблокированный счет. Остаток на счете пошел на уплату долгов кредиторам и налогов, введенных для евреев.
Не сдаваясь, Луиза с Эгоном обратились с жалобой в Министерство экономики (Reichswirtschaftsministerium). Гоферу пришлось объясняться и убеждать власти в полной законности арианизации бизнеса Дубски и в том, что продали они его добровольно. Кроме того, он добавил, что Луиза, явно с одобрения семьи, «отдалась этому еврею», так и не развелась с ним и что нет никаких доказательств, какие такие услуги Эгон оказывал партии.
Эгон остался в Галле, но, вероятно, понимал, что и там стало небезопасно. Пациентов психиатрических клиник истребляли по гитлеровской программе эвтаназии «Т4», названной так для сокрытия ее целей. Кому-то делали смертельные уколы, кого-то поначалу просто увозили и душили газом, а потом газ стали использовать в промышленных масштабах в лагерях смерти. Клинику в Галле избавили таким образом от трехсот шестидесяти пациентов, но Эгон остался в ней.
Доктор Чермак, ответственный за составление списков лиц, подлежавших уничтожению по программе «Т4», множество раз удалял из них его имя. От смерти его спас затянувшийся спор о собственности Дубски, ведь если бы с ним что-нибудь произошло до совершения сделки, вся его недвижимость отошла бы к Луизе. Если верить плакату Эйхмана – тому, где показаны шаги евреев к эмиграции, – на 31 марта 1941 года в Тироле оставалось всего шесть евреев. Одним из них был Эгон. Те, кто пугал его Польшей, говорили неправду: опасностью грозило не затягивание, а окончание процесса, потому что Эгон оказывался лишним в их расчетах.
Весной 1943 года руководитель гестапо Тироля и Форарльберга Вернер Хиллигес – тот, кто в сентябре 1938 года угрожал моему деду и другим бизнесменам-евреям, – издал приказ об аресте евреев, состоявших в смешанных еврейско-арийских браках. Их следовало собрать в исправительно-трудовом лагере Райхенау, на северо-восточной окраине Инсбрука. Его устроили в рабочем, полупромышленном-полусельскохозяйственном районе; даже в наши дни фермы, где можно купить свежее молоко, тесно соседствуют с промышленными зданиями и многоквартирными домами.
В 2017 году Иоганнес Брейт выпустил книгу о лагере. В ней он пишет, что Райхенау использовался для «переделки» рабочих, особенно итальянцев, которых Муссолини посылал на работу в рейх в обмен на сырье, которое отправлял ему фюрер. С ними обращались плохо, поэтому иногда они пускались в бега обратно к себе, в Италию, и тех, кого ловили, отправляли в Райхенау. Рабочую силу везли сюда и с территорий, захваченных на востоке.
Для инсбрукцев это не было секретом, потому что заключенных привозили работать на городские стройки и уборку улиц. В самом лагере наказания, даже смертельные, были обычным делом: зимой заключенных раздевали догола и поливали ледяной водой.
В мае 1943 года Эгона перевели из санатория в лагерь. Меньше чем через месяц, вечером 2 июня 1943 года, Хиллигес приказал привести его к себе. Дальше произошло то, о чем в официальном отчете, написанном через три дня, сказано так: «Эгон Израиль Дубски, безработный, католик, ранее иудей, проживавший в Инсбруке по адресу Хайлиггайстштрассе, дом № 2, скончался 2 июня 1943 года в 19 часов 30 минут». Причиной смерти был назван «выстрел в голову».
Хиллигес, о котором комендант лагеря Мотт потом отзывался как о горьком пьянице – правда, вовсе не растерявшем своих навыков, – убил Эгона выстрелом в упор. Эгон рухнул как подкошенный и вскоре умер. После войны пошли было слухи о попытке побега. Конечно, Луиза знала, что побеги из лагеря иногда подстраивали. Приносили лестницу, ставили у стены, где совершались казни; заключенным приказывали идти к ней и в это время расстреливали. Эгон был убит выстрелом в лоб, и поэтому объяснение Луизы кажется маловероятным.
Потом Хиллигес уверял, что Эгон напал на него с каким-то предметом в руках и он выстрелил в целях самообороны, но и в это верится с трудом. По-моему, Хиллигес просто-напросто решил, что с моим кузеном, Эгоном Дубски, пора кончать.
Насколько я помню, Курт никогда не говорил со мной об убийстве Эгона, хотя о магазине Дубски вспоминал не раз как еще об одной потере семьи. Глядя на официальное свидетельство о смерти Эгона, я всей душой жалела его. Этот человек, лишенный всего, сменивший свое второе имя на Антон вместо Израиль, умер у ног шефа местного гестапо. И он, и Луиза много сделали для его спасения, но его не защитили ни друзья-нацисты, ни брак с арийкой, ни переход в католичество. Он очень хотел выпутаться из тенет режима, но в итоге пал одной из его жертв.
Лагерь Райхенау продолжал работать, хотя потом, в 1943 году, несколько изменил назначение. К сентябрю Италии, занятой союзниками, оставалось совсем немного до падения, она перешла на другую сторону, а немецкие войска оккупировали Южный Тироль. Райхенау сделали транзитным лагерем для итальянских евреев, политических заключенных и других противников Третьего рейха, и он стал первой остановкой по пути в лагеря смерти на востоке.
