верхние ряды балкона было невозможно рассмотреть. Пока не прибыли их соседи, раздосадованная Уинифред сдвинула в сторону шторы с позолоченными борлами и перегнулась через парапет. Единственное, что открылось ее взгляду – это изящная стена, выкрашенная в светло-желтый, и темный уголок соседней ложи, в которой она не различила бы даже чужого лица.
– Посмотри, как великолепно отсюда видно сцену! – защебетал Теодор. – И даже оркестровую яму!
Уинифред бросила раздраженный взгляд на задернутый бордовый занавес.
– На твоем месте я бы присматривалась к зрителям, – сердито отозвалась она, присаживаясь на крайнее слева кресло. Отсюда девушка почти не видела сцену, зато могла окинуть взглядом две трети зала. – Мы не знаем, где сядет Розамунда.
Теодор занял место за ней и опустил руки на спинку ее стула.
Ложи понемногу начали заполняться: на передние места присаживались дамы в вечерних платьях и бриллиантовых ожерельях, джентльмены в темных фраках и с театральными биноклями в руках садились или оставались стоять позади своих спутниц. Цепкий взгляд Уинифред не находил среди них знакомого греческого профиля любовницы Даска, и ее волнение понемногу переходило в раздражение.
– По крайней мере, она сидит не в партере и не в бенуаре[15], – легкомысленно рассудил Теодор. – Так что может случиться такое, что мисс Кин окажется нашей соседкой, верно?
Уинифред оглянулась на него.
– Это было бы крайне удачно, – процедила она.
Теодор озадаченно сдвинул брови.
– Почему ты злишься? – спросил он.
Весь гнев разом вышел из нее – как будто кто-то ткнул иглой в мыльный пузырь.
– Извини. – Она повернулась обратно и сосредоточила внимание на зрителях, пополнявших полукруглые балконы театра. – Я очень волнуюсь. Что, если мы так и не встретим ее сегодня? Вдруг мы так и не выясним, знает ли она о делах Даска? Вдруг она…
Уинифред не успела договорить. В их ложу вошла пара: женщина лет сорока со старомодной прической и пальцами, усыпанными драгоценными камнями, и ее спутник в красном мундире. Они обменялись приветствиями, и дама присела рядом с Уинифред. Теодор коснулся обнаженного плеча Уинифред, и по ее позвоночнику пробежала дрожь.
Постепенно ложа наполнялась зрителями. Кто-то приходил парами, кто-то группами, но никто – поодиночке. Уинифред следила за каждым движением на балконах, отмечала каждое платье, каждую темноволосую голову, но Розамунды нигде не было. Дарлинг совсем не нервничал. Он время от времени придвигался к ней, чтобы шепнуть комплимент или сунуть под нос либретто[16].
Наполовину от Теодора, наполовину от своей разговорчивой соседки Уинифред узнала, что опера называется «Фра-Дьяволо», и в Лондоне она идет только с июня. Если Теодор прилежно изучал сюжет, запоминал имена героев и последовательность партий, то Уинифред интересовало, сколько в ней действий и как долго идет представление.
Наконец с дробью барабанов опера началась. Скучая, Уинифред опустила руки на парапет. Если Розамунда и пришла послушать «Фра-Дьяволо», сидела она в той же половине зала, что и Уинифред с Теодором. Волей-неволей пришлось глядеть на сцену. Топорно вырисованный задник изображал трактир, актеры отвратительно играли, даже не пытаясь изображать предписанных им героев, а солистка, исполнявшая роль Церлины, дочери трактирщика, заливалась таким пронзительным сопрано, что у Уинифред звенело в ушах. Она заставляла себя вникать в происходящее только потому, что в антракте Теодор непременно захочет обсудить постановку, но у нее слипались глаза. Когда противный тенор Фра-Дьяволо уведомил зрителей о злобном плане украсть деньги у Церлины, Уинифред, не сдерживаясь, зевнула. Даже на костюмы ей не удалось полюбоваться. Где это видано, чтобы у зрительниц туалеты были наряднее, чем у актрис?
Закончился первый акт, партер зааплодировал, и мужчины из лож принялись разбредаться: одни побежали добывать фрукты и напитки для своих дам, другие вышли в фойе размять затекшие ноги. Уинифред с Теодором тоже покинули свои места, чтобы переговорить наедине. Теодор очень хотел завести разговор о постановке, но, чувствуя настроение Уинифред, не решался.
– Тебе нравится опера? – небрежно спросила она.
Юноша просиял:
– Очень! У актеров замечательные голоса, ты не находишь?
Он потряс тоненьким либретто, написанным на французском языке, на котором Уинифред знала разве что «да», «нет» и «идите к черту».
– И какая замечательная ария у Церлины!
– Мне показалось, она слишком уж подвывала, – заметила Уинифред и осеклась.
Перед ней мелькнуло смуглое лицо, обрамленное черными локонами. Она остановилась, схватив за руку Теодора, но мгновением позже поняла, что это не Розамунда.
Озадаченный Дарлинг ответно пожал ее ладонь.
– Может быть, попросим кого-нибудь поменяться с нами местами? – вежливо предложил он.
Уинифред исполнила свой долг, справившись про спектакль, и теперь он отдавал свой, принимая участие в слежке.
– Это будет слишком странно, – покачала головой Уинифред. – Разве что…
Она задержала взгляд на даме, которую приняла за Розамунду. При ближайшем рассмотрении стало ясно, что эта женщина ниже ростом, в ее черных волосах мелькает проседь, а кожа намного смуглее. Она навалилась на подставленный спутником локоть, тяжело дыша. Черные прядки липли к ее взмокшему лбу, пурпурное перо страуса в прическе подрагивало.
– Скажи, если бы у входа в твою ложу в обморок упала хорошенькая юная леди, что бы ты сделал?
Всерьез задумавшись, Теодор потер пальцем щеку.
– Имеет значение, хорошенькая ли она?
– В твоем случае – нет.
– Разумеется, я бы попытался привести ее в чувство.
– А потом? Если рядом не оказалось бы ее спутника?
Он моргнул.
– Винни, ты проверяешь меня? Я не забыл, что мы помолвлены, если ты об этом.
– Идиот, – беззлобно фыркнула Уинифред. – Скажи, ты бы пригласил ее в свою ложу присесть?
На мгновение ей показалось, что он понял, к чему она клонит. Но взгляд его прояснился, и он сообщил:
– Нет, ведь у меня есть невеста!
Уинифред вздохнула.
– Лжешь.
– Лгу, – сознался он, повесив голову. – Думаю… я пригласил бы ее присесть. Если у нее случился обморок, наверняка она еще чувствует слабость, верно?
– Отлично. В таком случае после звонка возвращайся в ложу. Я найду себе место с другой стороны зала – сяду прямо напротив тебя.
Уинифред высвободила руку из его локтя и оглядела собственное платье. Светлое, изящное – самое то, чтобы изображать болезненную юную леди.
– Ты злишься на меня? – растерянно спросил Теодор. – Я не должен помогать той девушке?
Похоже, он сам уже успел поверить в то, что хорошенькая юная леди, разлегшаяся в обмороке поперек входа в его ложу, действительно существует.
– Нет, Тедди. Я рада, что ты всегда остаешься самим собой.
Не решаясь поцеловать его на глазах у прогуливавшихся в фойе зрителей, Уинифред коснулась ладонью его груди. Он надел светлый вышитый жилет в тон ее платью.
Чтобы перейти на правую сторону
