теней!» А могущественный маг улыбнулся ему и указал на обагренный иззубренный меч, на порванную кольчугу — не говоря уже о множестве ран, которые король не заметил спросонья. И тогда Кулл, окончательно пробудившись, ощутил слабость и боль и умолк, ибо от изумления не находил слов. Вся жизнь, все пространства и времена вдруг показались ему населенным призраками сновидением, и он знал, что будет гадать о случившемся до конца своих дней. Ибо высшая мудрость Вселенной сокрыта от простых смертных, будь они хоть короли, и Кулл так же тщился понять слова первого Гонара, как и вы не понимаете моих нынешних речей.
— Значит, страшно израненный Кулл все-таки выжил, — с облегчением проговорил Кормак, — и благополучно вернулся в тишину давно минувших столетий! Ну что ж! Он думал — мы ему снимся; мы принимали его за призрака. И — вот тут ты, волшебник, в точку попал — жизнь все равно что паутина, сотканная из видений, снов и всякого морока. И, надобно думать, королевство, огнем и мечом рожденное нынче в этой кровавой долине, — такая же пыль на ветру, как и все сущее…
Перевод М. Семеновой
Дети Ночи
Помнится, мы вшестером сидели у Конрада в его кабинете, полном всяких занятных штуковин из разных уголков света и уставленном книжными шкафами, в которых можно было найти самые разнообразные книги — от Боккаччо, изданного «Мандрейк Пресс», до “Missale Romanum”, переплетенного в дубовые дощечки и отпечатанного в Венеции в 1740 году. Еще помню, что Клеменс и профессор Кироуэн ввязались в какой-то спор на антропологическую тему, приведший ко взаимному раздражению. Клеменс отстаивал теорию, четко вычленявшую отдельную альпийскую расу, профессор же именовал эту расу «так называемой» и видел в ней лишь ответвление основной и изначальной арийской, образованное, вероятно, в результате смешения нордических и средиземноморских народов.
— Ну и каким образом, — спрашивал Клеменс, — вы в таком случае изволите объяснять их брахицефалию? Как известно, средиземноморцы — такие же длинноголовые, как и арийцы. По-вашему, два долихоцефальных народа, смешавшись, произвели круглоголовый промежуточный тип?
— Специфические условия жизни вполне могли изменить изначально длинноголовую расу, — отрезал Кироуэн. — Боаз, да будет вам известно, уже показал, что у американских иммигрантов форма черепа, бывает, разительно изменяется уже в следующем поколении. А согласно разысканиям Флайндерса Петри, ломбарды в течение нескольких веков сделались из длинноголовых круглоголовыми!
— Но что могло привести к таким переменам?
— Науке еще многое неизвестно, — ответствовал Кироуэн, — так что не будем цепляться за жесткие догмы. К примеру, до сих пор не установлено, отчего люди британского и ирландского происхождения, живущие в австралийской области Дарлинг, достигают необычайно высокого роста, так что их даже прозвали «кукурузными стеблями». А их родичи, переселившиеся в Новую Англию, спустя несколько поколений демонстрируют утоньшение челюстных костей. Вселенная полна явлений, до сих пор остающихся непознанными!
— То есть, если верить Махену, не особенно интересных, — рассмеялся Тэверел.
Конрад покачал головой.
— Вот с этим я не могу согласиться. Лично меня непознанное именно в силу своей природы завораживает и влечет…
— Ага, так вот откуда все эти труды по ведовству и демонологии, которые я вижу на полках в ваших шкафах, — указывая на ряды корешков, сказал Кетрик.
Тут разрешите вставить несколько слов касаемо Кетрика. Все мы шестеро были, так сказать, соплеменниками, то есть британцами либо американцами британского происхождения. Под «британцами» я здесь разумею всех коренных обитателей Британских островов. В наших жилах текли разные сочетания английских и кельтских кровей, но различий между ними, по сути, было немного. Кетрик являлся единственным исключением. Лично мне этот человек всегда казался каким-то чужаком среди нас. Внешнее различие проявлялось особенно четко, если присмотреться к глазам. Они были янтарными, почти желтыми, и едва заметно раскосыми. А при взгляде под определенным углом Кетрик выглядел чуть ли не китайцем. Вот так.
Не только мое внимание привлекала эта черта его внешности, весьма удивительная в человеке ничем не разбавленных англосаксонских кровей. Обычно его объясняли какими-то факторами воздействия, имевшими место еще до рождения Кетрика. Профессор Хендрик Брулер однажды обмолвился, что наружность Кетрика, несомненно, объяснялась атавизмом — в нем, мол, проявились черты невероятно далекого монголоидного предка; явление тем более своеобразное и уникальное, что подобные черты не были замечены ни у одного из членов семьи.
Все это при том, что Кетрик происходил из уэльской ветви сассекских Кетриков, его фамильное древо подробно расписано в «Книге пэров». Там можно проследить непрерывную линию его предков, уходящую по крайней мере во времена короля Канута. Никаких монголоидных вливаний нет и в помине, да и откуда бы им взяться в старой Англии, населенной племенами англов и саксов? Учтем также, что «Кетрик» — современная форма древнего имени Седрик, и, хотя данная ветвь семьи укрылась в Уэльсе во дни нашествия датчан, ее наследники мужеска пола постоянно женились на представительницах английского приграничья, оставаясь, таким образом, могущественной линией сассекских Седриков — Сетриков — Кетриков, то есть практически чистых саксов. Что же касается конкретно нашего собеседника, упомянутый дефект — если это позволительно назвать дефектом — глазного устройства да изредка проявлявшаяся шепелявость речи являлись его единственными недостатками. Это был человек не среднего ума и добрый товарищ — если не считать слегка отчужденной манеры и временами черствого безразличия, которые, как всем известно, иной раз скрывают под собой исключительно чувствительную натуру.
Ответить на его замечание, касавшееся книг по демонологии, выпало мне, и я сказал со смешком:
— Конрад у нас весь устремлен в непознанное и странное, как иные — в сферы любовной романтики. То-то у него в шкафах теснятся собрания восхитительных ужасов всевозможного свойства…
— Здесь, — кивнул хозяин кабинета, — гурман в самом деле найдет немало изысканных блюд. Махен, По, Блэквуд, Матюрэн — чем не роскошный пир для утонченного вкуса? Вот, к примеру, «Кошмарные тайны» маркиза де Гросса. Подлинное, кстати, издание восемнадцатого века.
Тэверел обвел взглядом полки.
— Фантастика ужасов, — проговорил он, — тесно соседствует с трудами по колдовству, темной магии и практикам вуду…
— Верно, — сказал Конрад. — Историки и хронисты зачастую бывают скучны, новеллисты же — никогда… Мастера, я имею в виду. Например, жертвоприношение вуду может быть описано настолько занудно, что вся духовно-религиозная сторона начисто улетучится, оставив лишь убийство, столь же грязное, сколь и заурядное. Я готов признать, что к истинным высотам ужаса приближаются лишь очень немногие из фантастов. Большинство предпочитает оперировать материями
