тела, усеявшие этот путь отступления, свидетельствовали, каким страшным усилием давался нападавшим каждый фут. На отвесном склоне не так-то просто было даже устоять, но галлы и Кулл умудрялись еще и сражаться. Атлант успел потерять и щит, и железную булаву, огромный меч в его правой руке был в крови по самую рукоять. Кольчуга, выплетенная с забытым ныне искусством, висела лохмотьями, из доброй сотни ран густо текла кровь… Но глаза Кулла все так же светились упоением битвы, и натруженная рука не устала раздавать грозящие смертью удары…
Кормак понял с первого взгляда, что конец наступит скорей, чем они смогут добраться атланту на выручку. Кулла загнали на самый верх кряжа, снизу ему грозил целый лес острых клинков, и даже его железной силе был положен предел. Вот он разрубил череп здоровенному галлу, и возвратное движение меча резануло шейные жилы еще одному. Шатаясь под градом ударов, Кулл вновь замахнулся — и его жертва свалилась, рассеченная до середины груди. И вот над головой атланта взвилась целая дюжина клинков, сделав гибель неминуемой…
И тут произошло нечто странное.
Солнце уходило в море на западе, превращая вересковые пустоши в сплошной океан крови. Кулл стоял на фоне закатного солнца, такого же огромного и красного, как то утреннее, из которого он появился… И внезапно позади покачнувшегося короля словно распахнулся туманный занавес, открыв глазам потрясенного Кормака невероятное зрелище. На краткий миг вместо вересковых полей там, вдали, показалась неведомая страна по ту сторону времен и пространств. Синие горы, дремотные озера… золотые, пурпурные, сапфировые башни… могучие стены великого города, равного которому вот уже много веков не было на земле…
А потом все это развеялось, точно морок. Только галлы на круче вдруг побросали оружие, дико озираясь вокруг. Ибо человек по имени Кулл просто взял и исчез без следа!
Не зная, что и думать, Кормак развернул коня и поехал обратно через побоище. Копыта его скакуна то расплескивали лужи крови, то звякали о шлемы павших бойцов. По всей долине отзывались эхом победные клики, но на душе Кормака лежала странная тень.
Перешагивая убитых, ему навстречу шел человек, и Кормак тупо кивнул, узнав Брана. Гэл спрыгнул с коня и подошел к королю. Бран был без оружия и сплошь залит кровью, своей и чужой. На его теле не осталось места, где бы не было ран. Битва оставила его совсем без доспехов, и даже корона — железный обруч, украшенный самоцветом — была разрублена почти пополам.
Только красный камень по-прежнему сверкал, точно алое око битвы.
— Убить тебя охота, — тяжело проговорил гэл. — На тебе кровь всех тех храбрецов! Если бы ты дал сигнал хоть чуть пораньше, кто-нибудь из них мог бы и выжить…
Бран сложил на груди руки, в его глазах плескалась боль.
— Бей, если хочешь, — сказал он. — Меня и так тошнит от всей этой кровавой резни. Кормак, какая же это страшная работа — быть королем! У королей игральные фишки — жизни человеческие да острые мечи… А ставкой в игре сегодня была участь всего моего племени. Вот я и принес северян в жертву, чтобы выжили мои пикты. А теперь сердце болит, потому что это были — мужи из мужей… И, дай я сигнал тогда, когда тебе бы хотелось, все могло полететь кувырком. Римляне еще не успели набиться в горло ущелья, чего доброго, им хватило бы времени и простора для разворота — и тогда солоно бы нам пришлось! Вот я и выжидал до последнего… за что морские бродяги и поплатились. Король живет не сам по себе, он принадлежит своим людям. Он не может поступать так, как подсказывает ему его чувство, его не должна толкать под руку жалость к гибнущим. Сегодня я спас свой народ… Вот только в груди вместо сердца — камень холодный…
Кормак устало опустил руку с мечом.
— Ты — прирожденный король, Бран, — проговорил гэльский князь.
Бран обвел взглядом побоище. В холодном вечернем воздухе над ним колебался туман, казавшийся кровавым. Победоносные варвары обирали убитых. Римляне, сдавшиеся в плен и тем избегшие гибели, стояли под охраной и следили за этим с бессильной злобой в глазах…
— Мой народ… мое королевство… они спасены, — тяжело вздохнул Бран. — Дети вереска поднимутся тысячами, и, если Рим двинется на нас снова, они отразят его единой рукой. Но как же я устал… Погоди, а что с Куллом?
— Я, похоже, совсем спятил в горячке боя, — ответствовал Кормак. — Ибо мне показалось, будто он растворился в огне заката, как призрак. Надо будет поискать его тело…
— Не ищи его, — покачал головой Бран. — Из рассвета он вышел, чтобы уйти в закат… Он явился к нам из туманов минувшего, а теперь вернулся туда, сквозь эпохи, в свое королевство.
Что-то привлекло внимание Кормака, он оглянулся и увидел Гонара, стоявшего в сгущавшихся сумерках, точно белая тень.
— Да, в свое собственное королевство, — эхом повторил слова короля старый колдун. — Время и Пространство суть ничто. Кулл вернулся в свое королевство, к своей короне, в свое время…
— Так он все-таки был призраком?
— Призраком? Но разве ты забыл пожатие его твердой ладони? Разве ты не слыхал, как звучит его голос, разве он не ел и не пил с тобой, не смеялся, не убивал, не истекал кровью?
И все же Кормак не мог избавиться от наваждения, не мог понять, где правда.
— Значит, если для человека возможно перенестись из своей эпохи в иную, еще не изведавшую рождения… выйти из давно умерших дней, похороненных и забытых… во плоти, да еще и с оружием… Получается, в нашем времени он был так же смертен, как и в своем родном! Значит, Кулл мертв?
— Согласно человеческому счету времени, он умер сто тысяч лет назад, — ответил колдун. — Но не здесь, а у себя дома. И вовсе не мечи нынешних галлов забрали его жизнь. Или мы не слышали туманных легенд про то, как славный король Валузии отправился в неведомый край, затерянный во мраке грядущего, и там бился в великом сражении? Мы живые свидетели — именно так все и произошло! Сто тысяч лет назад — и в то же время сегодня!
Знайте же, что сто тысяч лет назад — а может, всего мгновение тому назад, — Кулл, король Валузии, пробудился на шелковом ложе в своем тайном покое и, смеясь, поведал первому Гонару: «Слышь, колдун! Что за странный сон мне привиделся! Я будто бы отправился в незнакомый край, в неведомые времена, и там бился ради короля народа
