Ты ответила и согласилась встретиться. А я, грешным делом, размечтался, что ещё не всё потеряно.
Наши взгляды ловят друг друга. Тело прошивает током. Я почти дымлюсь от своих зашкаливающих чувств. Меня так тянет к ней. Невыносимо!
— Молодые люди, на выход! — разрывает магию между нами голос контролёрши колеса обозрения, и мы вздрагиваем.
Покидаем тепло кабинки и молча бредём до парковки, где я оставил свою машину. Я тащу глупого плюшевого медведя, хотя хотел бы нести на руках Истому. Но она прячет взгляд и, кажется, полностью ушла в свои мысли. До её дома доезжаем преступно быстро, хотя я тащусь по ночному городу с минимальной скоростью, собирая возмущённые сигналы клаксонов.
Кто-то даже выкрикнул в мой адрес неблагозвучное ругательство:
— Дрочер!
А мне плевать. Я тут надышаться пытаюсь, нажраться этой близостью с девушкой мечты по самые гланды, чтобы потом вспоминать каждое мгновение и смаковать его в будущем, когда она окончательно и уже бесповоротно даст мне отставку.
И вот её подъезд. И её этаж. Цветы и медведь удостаиваются чести попасть в её квартиру. Но не я.
Меня оставили стоять на лестничной клетке. Мяться и смотреть на Веронику с грустью, но обожанием. И гадать, что она ответит, если я рискну попросить её ещё об одной встрече. Уже завтра.
Наглость, да. Но за спрос же не бьют.
— Спасибо за вечер, Ярослав, — выпалила Ника, прерывая затянувшееся молчание между нами.
— Это тебе спасибо.
И снова тишина, отыгрывающая на истерзанных нервах похоронный марш. Но я ведь не во всём ей ещё сознался, так? Я должен был рассказать, почему остался в Краснодаре. Почему вновь принялся, как обкуренный сталкер таскаться за ней повсюду и вымаливать свидания. Почему писал, звонил и был в ту ночь в клубе, посылая ей бутылки с шампанским.
Но главное, мне нужно было объяснить Веронике, что всё это не имело ничего общего с тем спором, на который я по дурости согласился с Аммо. Что это была лишь удобоваримая причина для меня, чтобы попробовать всё исправить и снова завоевать её.
Что я никогда бы не смог причинить ей боль вновь, а мои бравурные речи лишь жалкое прикрытие для обнажённых чувств и слепой, безответной любви.
Ну и вот — поехали! Она стоит передо мной, переминается с ноги на ногу, нервно теребит краешек собственной блузки в тонких пальцах и ждёт, что я буду храбрым, как и обещал.
Набрал в лёгкие побольше воздуха, мысленно вдарил себе по затылку, подгоняя сказать то, что должен. И всё-таки выпалил:
— Слушай, Ника, я тут, что ещё хотел…
— Наконец-то поцеловать меня? — резко подняла она на меня свои глаза и одним махом убила. И меня. И мои благие намерения.
Чёрт!
Я сделаю это потом.
А сейчас? А сейчас мне выдали билет в рай.
Погнали…
Глава 42 — Как сон
Вероника
Бедное моё сердце…
Оно уже даже не стучит. Оно задыхается, молотя по рёбрам с такой силой, что, кажется, ещё чуть-чуть и они треснут. Оно, глупое, рвётся к своему кумиру. Вопит, раненым животным. И ничего больше не хочет слышать, кроме вот этого парня, который сейчас взирал на меня так честно и так открыто. Так, как никогда прежде.
Распахнул душу: «на, смотри, Вероника!».
А я ничего не вижу от слёз. Мне и хочется, и колется. И больно, и сладко. И так страшно поверить ему ещё раз, хотя я знаю, что если это очередной обман, то заново я себя уже не соберу.
И больно, действительно, не будет. Потому что и Вероники не станет.
— Я люблю тебя, Ника. Люблю, слышишь?
А разве можно иначе?
Эти слова, словно огненное тавро, отпечатывается в моей душе. Они останутся там навечно, я это знаю. Потому что сказаны иначе, не так, как он их произносил тогда, три с половиной года назад. Сейчас они либо действительно наполнены смыслом, болью и бесконечной надеждой, либо я окончательно растеряла мозги и готова верить уже во всё на свете, лишь бы ещё раз обмануться свое голубой мечтой. Чтобы умереть от счастья. Воскреснуть. И снова вниз головой с отвесной скалы.
Пожалуйста, не надо…
«Я же люблю тебя, не обманывай меня снова. Не обижай. Прошу тебя!»
Дорога до дома как в аду. Хочется сбежать, заползти в глубокую нору, забиться в самый её тёмный угол и впасть в спячку. Чтобы не думать. Не анализировать. Не раскладывать на атомы все «а что, если». Но, когда приходит время прощаться, когда до последнего «прощай» остаётся лишь краткий, но мучительный миг, я проигрываю самой себе и своим чувствам.
Они берут надо мной верх. И сердце, не задумываясь, становится на их сторону, потому что оно устало страдать и скулить. Оно хотело наконец-то захлебнуться эйфорией. А дальше будь что будет.
Смотрю на Ярослава.
Господи, ну нельзя же быть таким! Самым мужественным. Самым красивым. Самым лучшим!
И при всём этом, так непривычно видеть его неуверенным в себе, с немым вопросом в глазах и явственным посылом, что сейчас я решаю, как будет дальше. И если я скажу «нет», то он не станет спорить, а просто уйдёт. И не потому, что слабый, трус и дальше по списку. А потому что это мой выбор, и Ярослав примет его, каким бы болезненным он для него ни был.
И это уважение ко мне дорогого стоит, ибо приоритеты может расставить только тот, кто действительно любит по-настоящему. И это не про эгоизм.
Поэтому…
К чёрту всё!
— Слушай, Ника, я тут, что ещё хотел…
— Наконец-то поцеловать меня? — перебиваю я и вся вспыхиваю как факел.
Тело гудит, словно высоковольтные провода. В груди от восторга бабахает, наполненное первобытным кайфом, сердце. По венам вместо крови бежит концентрированная эйфория. Всё потому, что я сделала последний шаг, совершила прыжок веры и теперь летела в свободном падении в бездонную пропасть. И отчаянно ждала, что мой Ярослав меня подхватит.
— Истома…
Последняя секунда, где мы не вместе разбивается между нами и гаснет. А за ней следует другая. Та, где меня буквально сметают с ног, подхватывают и крепко кутают в самые желанные объятия на свете.
Сильные, пропахшие счастьем, а ещё таким родным ароматом бергамота, можжевельника и кедра. Я так скучала по нему!
В груди щемит. На глаза наворачиваются слёзы…
А мои губы сминают в сразу глубоком и жарком поцелуе. Язык со вкусом рая рвётся внутрь, толкается, накачивает тело жизнью. И страстью!
Ничего не вижу, ничего не
