чести и справедливости. Как только соберутся где-нибудь пять человек, они лицемерно вздыхают: «Ох, батюшка, ведь вся жизнь наша какой-то пяток дней, надо подумать и о загробном мире». Однако все это фальшь, на словах у них одно, а на деле другое.
Они и не помышляют о будущей расплате за грехи и о благочестии и скромности и позволяют себе неслыханные роскошества. Все их поступки обусловлены корыстью — они не поздороваются с человеком, ежели не надеются получить у него что-нибудь или выпросить. Даже творя намаз, они имеют в виду что-либо вымолить у бога. Нравы людей настолько испорчены, что нет никакой возможности их исправить. Остается утешать себя одним: «Так было, но так не будет всегда».
Куда ни поедешь, везде видишь земли, годные под обработку и посевы, но что пользы! Они по большей части стоят заброшенные и невозделанные. То же можно сказать и о больших и малых городах, которые по скудости населения напоминают дикую степь. Многие вынуждены эмигрировать в чужие страны, поэтому города выглядят на первый взгляд совсем безлюдными.
Самые несчастные люди в этой стране — батраки, чернорабочие и грузчики. Эти бедняги вынуждены круглый день работать, а потом бегают от лавки к лавке в поисках пропитания, чтобы вечером, раздобыв хотя бы полмана хлеба, накормить семью. Даже в самые урожайные и плодородные годы им с трудом достается и этот скудный хлеб. Большая часть помещиков, которые в жестокости превосходят воинов Чингиз-хана, ссыпают и прячут тайком свое зерно по амбарам и не знают милосердия к своим погибающим от голода согражданам. Да восстановит господь справедливость и заберет он долю бедняков у этих жестоких и алчных тиранов! <...>.
Когда мы говорим: «На все воля бога», то мы грешим против господа, ибо он милостив и справедлив. Почему бы ему желать зла иранцам? Когда мы начинаем приписывать все это колдовству и дьявольскому наваждению, то занимаемся пустыми бреднями. Следует, наконец, понять, что вся наша бедность, униженность и развал — возмездие за наши собственные прегрешения и прямой результат лености, нерасторопности, невежества и темноты.
Если мы посмотрим на факты справедливо и с научной точки зрения, то увидим, что все, чем нынче гордятся обитатели Запада, перешло к ним от нас. Мы словно сознательно и умышленно отбрасываем от себя все то, что могло бы послужить нашей славе и нашему процветанию, а жители Запада, ухватившись за все эти достижения человеческой мысли обеими руками, всемерно используют их для жизни и прогресса <...>. Мусульманские ученые хорошо знают: все, что есть благого в законах европейцев, они заимствовали из постановлений нашего великого шариата. Увы! Будучи в руках иноземцев, эти постановления кажутся нам чуждыми, мы смотрим на них враждебно и не постигаем того, что они могли стать основой нашего благоденствия. Европейцы просто перекрасили их на свой лад, а мы теперь издали взираем на них с тоской. Вправду говорят: «Что имеем — не храним, а потерявши — плачем».
Ведь это тот самый Иран, от чистой земли которого распространились на прочие страны государственность и справедливость. От времен Каюмарса,[205] первого шаха пишдадидов, и до последних сасанидов[206] страна сия была светочем справедливости и правосудия и блеск ее цивилизации слепил глаза жителям других стран. Да и ныне иранская земля по климату и плодородию считается одной из лучших на всем земном шаре, и мы должны благодарить господа за это благодеяние.
Территория современного Ирана в два раза больше территории Франции, но что толку, ежели в Иране нет и четверти того населения, которое есть во Франции? Население Франции, согласно переписи, составляет сейчас сорок два с половиной миллиона человек. А вот население Ирана точно не подсчитано: одни европейские географы полагают, что семь с половиной миллионов, другие насчитывают десять. Если ради собственного утешения мы примем даже второй вариант, то и тогда наше население не достигнет по численности и четверти населения Франции.
Чем же можно объяснить, что население столь огромной страны так незначительно? Ответ на это следует искать в ряде причин. Множество иранцев из-за притеснения властей уезжает за границу, т. е. попросту они вынуждены эмигрировать, посему целые семьи вымирают, произведение потомства прекращается. Поистине, надо бы плакать кровавыми слезами над подобным положением!
Иные географы, повествуя о временах шаха Надира, насчитывали в Иране от двадцати до тридцати миллионов жителей, и это при всех напастях, которые проистекали от постоянных войн, междоусобиц и смут. Теперь же, когда миновало сто пятьдесят лет, случилось так, что десять миллионов человек, гонимые притеснениями, перебрались за границу. И самое страшное то, что никто не хочет взять в толк истинную причину этого вопиющего положения!
Во времена, когда в Иране были распространены науки, искусство и просвещение, население Запада и не вкусило еще от плода цивилизации и гуманности. Как же случилось, что обстоятельства так круто переменились? Отчего благородная глава сей древней нации посыпана теперь прахом несчастья? Почему она стала зависеть от иностранных держав во всем, от башмаков до шапок, и превратилась в мишень для посягательств чужеземцев?
В те далекие времена, когда Иран не имел торговых связей с европейцами, как мы жили? Разве мы стояли на месте? Как же случилось, что они во всем взяли над нами верх и вынудили нас к зависимости? Ответ может быть только один: по своему невежеству и слепоте мы не довольствовались тем, что имели сами, обольстившись поддельной красой и дутым блеском иностранных товаров, мы не подумали о том, что надо развивать отечественную промышленность. Вот за это-то небрежение мы и платимся ныне. А если бы мы поступали по словам одного из предков, который сказал:
Лучше нищим бродить мне, свою власяницу влача,
Чем рядиться в одежде златые — с чужого плеча,
мы сбросили бы с себя цепи рабства и нам не пришлось бы за всякую малость ссыпать наши богатства в кошелья иностранцев.
Кстати, я припомнил один рассказ, который слышал от правдивого и верного человека. Стоит, пожалуй, привести его здесь ради поучения вельмож нашей страны.
Некогда один русский царь, переодевшись, бродил по базарам Москвы. В одной из лавок он заметил, что прямо на полу, в пыли, валяется штука хорошего сукна. Подивившись на нерадение хозяина лавки, царь спросил у него с укором, отчего дорогой товар небрежно заброшен в угол. «Ведь это показывает твою нерадивость в торговом деле», — сказал царь
