жены, на которую смотрят лишь по необходимости. Не стоит ждать от женщины чего-то еще. Они все одинаковы. Одинаковы!
Никакой разницы!
Словно желая убедиться в этом, я подозвал Разум, жавшуюся бессловесной тенью по углам. Я не подпускал ее к себе с тех пор, как приехал. Ни разу. Впрочем, как и других. Не видел никого, кроме дикарки, словно впрямь сошел с ума. Тень тут же юркнула мне в ноги, не сумев скрыть своей радости. Молчала. Прижалась полными губами к моей руке, дразня, коснулась кончиком горячего языка. Подняла глаза, жадно всматриваясь в лицо. Я тоже молчал, позволяя ей продолжать. Она прекрасно знала, что нужно делать, что я люблю. Она жадно потерлась щекой о мои бедра, и я видел, как ее черные глаза подергиваются мутью. Как учащается дыхание, поднимая внушительную грудь. Она уже была мокрой, я отчетливо улавливал, как в воздухе поплыл знакомый запах.
Разум облизала губы, выпрямилась и медленно стягивала красное платье с золотистых плеч. Грудь освободилась, колыхнулась. Я видел большие лиловые ареолы с напряженными горошинами темных сосков. Я протянул руку, чувствуя, как на ладонь ложится позабытая тяжесть. Сжал сосок, и Тень громко хлебнула воздуха. Ее кожа покрылась мурашками, голова запрокинулась. Она полностью освободилась от одежды, поглаживала мои бедра, терлась грудью о рубашку. Оседлала мое колено и жадно ерзала, не в силах совладать с собой. До такой степени, что попросту кончила.
— Как же я скучала, мой повелитель…
Ее низкий вибрирующий голос ворвался в тишину отвратительным скрежетом, и внутри слово все перетряхнуло. Точно отрезвило. Я посмотрел на нее, словно впервые увидел. Наблюдал, как поначалу мутные от желания черные глаза наполняются неподдельным страхом. И вся она искажалась, словно отражение в кривой поверхности. Я не хотел ее. До такой степени, что не был готов даже терпеть. Тень сжалась у моих ног, ожидая приказов. Но для нее у меня был лишь один приказ:
— Разум, выйди вон.
Она неслышно выскользнула, подхватив платье, и я остался в одиночестве в окружающей ночи. Я ненавидел ночи. Теперь я ненавидел ночи…
У меня была лишь одна-единственная зацепка — Эйден.
60
Исатихалья потела, словно на нее непрестанно лили воду. Шумно сопела, все время занимала себя возней. То в своей необъятной сумке, то одергивала несчастного Таматахала, на котором, к слову, тоже не было лица. Старик говорил, что ему погано с перепоя. Врал. Какой перепой мог быть от одной небольшой бутылки, растянутой на несколько дней? Но оба хранили молчание, словно дали какой-то мудреный ганорский обет. Или что-то недоговаривали.
Поначалу я пыталась спрашивать, приставала с вопросами, донимала нытьем, но потом бросила эти попытки. Бесполезно. Не скажут… И меньше всего это было похоже на трепет перед встречей с давно покинутым домом… Тревога ядовитым зельем уже разливалась в крови, бурлила — старики чего-то не на шутку боялись. Судя по всему того же, чего и я — ганоры могут не принять меня. Но пути назад не было…
Когда мы сошли с трапа, над Умальтахат-Ганори висела плотная ночь. На горизонте, за краем взлетного поля, на фоне черного неба виднелось гигантское зеленое полукружие какой-то очень близкой планеты. Ярко подсвеченной по дуге и почти прозрачной и черной в середине, отчего казалось, что пространство накрыто огромным стеклянным куполом. Или из-за горизонта выглядывает зоркий безумный глаз неведомого великана.
Исатихалья проследила мой взгляд, прошептала с благоговением:
— Это Око Великого Знателя.
Я не нашлась, что ответить, лишь кивнула. Но от этого Ока вдруг стало совсем не по себе. Я с трудом втянула тягучий воздух, понимая, что через несколько минут легкие попросту заболят от непривычной нагрузки. Вдоха не хватало. Влажно, словно атмосфера стала жидкой. Острые, будто усиленные запахи покрытия взлетного поля, топливных выхлопов, едкой химии смешивались с плотным природным духом густых заболоченных лесов, приправленным какой-то незнакомой, едва уловимой звенящей сладостью.
Меня тоже бросило в пот. Я сосредоточилась на тяжелом дыхании, в котором, казалось, уже различала хрипы. Даже прикрыла глаза понимая, что близка к панике. Начало покалывать виски и кончики заледеневших пальцев. Но я, тут же, почувствовала касание. Исатихалья взяла меня за руки, попросила смотреть ей в глаза:
— Дыши, как можно глубже. Старайся ни о чем не думать — просто дыши.
Я пыталась выполнить ее просьбу, но чем усерднее силилась вдохнуть, тем сложнее это становилось. Словно где-то в груди, на уровне ключиц, поставили плотную заслонку. Казалось, еще немного — и я просто задохнусь. Я дернулась, но старуха не отпустила меня.
— Дыши. Великий Знатель всегда испытывает чужаков. Но ты не чужая. Он примет тебя.
Сердце нервно трепыхалось и, казалось, не выдержит. Я снова попыталась вдохнуть, но ощущала, что мое лицо будто вновь залеплено той непроницаемой черной пленкой, не оставившей возможности дышать. Бесполезно. Без кислородной маски я задохнусь. Уже кружилась голова. Покалывание поднималось по рукам, достигло плеч, охватило ноги. Словно тыкались крошечными тонкими жалами орды насекомых-паразитов.
Но вдруг все пропало. Я даже не сразу поняла это. Сделала несколько свободных глубоких вздохов и с удивлением посмотрела на старуху. Та удовлетворенно кивнула и выпустила мои руки. Выдохнула с несказанным облегчением:
— Он принял тебя…
Ее уродливое лицо даже преобразилось. Я заметила, как они с Таматахалом переглянулись. И в его затуманенном взгляде тоже мелькнуло какое-то облегчение.
И все будто перевернулось. И тревога, так терзавшая меня, исчезла без следа. Словно я приняла какой-то успокаивающий препарат… или изрядно надралась. До эйфории. Когда хочется улыбаться, и весь мир кажется лучше, чем есть на самом деле. Я порывисто обняла Исатихалью:
— Спасибо!
Она смущенно хмыкнула, кивнула в сторону Ока:
— Не меня — его благодари. Ничего не происходит без его Великой воли.
Мы покинули взлетное поле, без проблем миновали пункт контроля. Даже несмотря на то, что на мне больше не было плотного морока, на меня обращали внимания не больше, чем на стариков. Кто знает, может это странное испытание воздухом отсекало всех неугодных или злонамеренных? Казалось, я уже готова была поверить во что угодно. В любое колдовство. Ганоры не поддавались логике, а их странная религия на поверку оказывалась чем-то большим, чем пачка дремучих суеверий. Я доверяла своим старикам, несмотря на то, что знала их всего несколько дней. И наше знакомство ни с одним из них нельзя было назвать приятным…
Покинув здание порта, мы взяли наемный катер. За штурвалом оказалась совсем молодая девица с толстенной зеленой косой, свисающей с татуированной макушки. Ее уши еще не отвисли,
