зрелище. Затем, вздохнув, женщина неспешно осмотрела комнату, обходя ту по кругу и, в конце концов, неторопясь направилась к выходу. Перед которым, правда, всё же остановилась, а её взгляд на миг задержался на припыленной фальшивой стенке, за которой находилось потайное пространство с десятым телом.
Телом мужчины несколько нездорового вида, словно маньяк какой-то, если, конечно, подобное возможно определить лишь при поверхностном осмотре. Телом, которое за всё то время, что находится здесь, так ни разу и не шелохнулось, хотя время стремительно утекало.
Златовласка некоторое время помялась в двери, явно сомневаясь в чём-то, затем, словно на часы взглянув на свой массивный браслет, тяжело вздохнула, но так и не решилась покинуть помещение, а побрела к ближайшей стене, где, усевшись прямо на пол, оперлась об нее спиной.
Некоторое время неспокойная особа в балахоне определенно пребывала в борьбе со своими мыслями и решениями, так как то ли желала поскорее уйти, но не нашла в себе сил на это, то ли наоборот остаться, но с трудом заставляла себя так поступить. Возможно ей было неприятно здесь находиться, или же её раздражало вынужденное ожидание чего-то. Трудно, в общем, сказать уверенно, но вполне очевидно, что златовласка не находила себе места. И в таком состоянии женская фигура под покровом своего темного балахона с капюшоном провела в этом хранилище скорби и тишины несколько часов.
А тело за стенкой так и не пошевелилось, хотя срок определенно подходил к концу.
****
Где-то за две недели до этого, в столичной резиденции Чернохолмских.
— Зачем ты вызвала меня, матушка? — обеспокоенно вошла в кабинет главы рода красивая, статная золотоволосая девушка с глазами цвета ясной бирюзы.
— Присядь, Ольда, — тепло улыбнулась гостье не менее красивая, пусть и достаточно взрослая женщина, чьи платиновые волосы были привычно уложены в идеальную прическу с искусственно приданной ей в некоторых местах очень ненатуральной шаловливостью. — Я никогда не рассказывала тебе, дочь, но сейчас пришло время. Возьми.
— Что это? — бросила взволнованный взгляд на протянутый ей предмет златовласка. — Это браслет-наследие? Но, мама́, ты же не... Что случилось?
— Это то, девочка моя, чему пришло время, — с некоторой тёплой грустью в серых глазах, но достаточно торжественно, пусть и вовсе без неуместного в данный момент пафоса, а скорее доверительно, принялась посвящать свою дочь баронесса Натин Чернохолмская. — Из поколения в поколение, вот уже двести шестьдесят четыре года в нашем роду передаётся эта реликвия под видом дара Квургабни́хласа нашей прапрапра... бабке, короче.
— А разве это не так? — искренне удивилась девушка, чей мир, похоже, от услышанного более не будет прежним. — Разве садовник-беженец из прамира не оставил после себя этот браслет своим, с нашей бабкой, наследникам?
— Нет, дорогая. Это лишь легенда данного предмета, который однажды дал нам человек по имени Ферт Гранд, — с лукавым блеском в глазах поведала грациозная женщина, будто бы припомнив что-то приятное и одновременно забавное. — Именно он, представившийся и продемонстрировавший свою силу, как истинный маг, буквально на глазах нашего предка, тогдашней баронессы, и создал из ничего сей предмет, который с тех пор и стал реликвией рода Чернохолмских. Как только браслет оказывается на руке очередного главы рода, он сообщает тому истинное свое предназначение. Ты словно получаешь знание, будто бы по тебе пробегают мурашки, а в следующий миг тебе уже известно новое!
— Но, матушка, почему сейчас? — спустя несколько мгновений после сказанного, в которые осмысливала услышанное, а придя к неким выводам, взволнованно спросила дочь баронессы. — Я ведь лишь наследница рода, а не глава! Неужели ты нездорова?
— Когда я впервые надела этот браслет, Ольда, в числе прочего он сообщил мне, что капля крови моей, достигшей двадцатилетия дочери, покажет: пришло ли время, — проигнорировав вопрос, тепло улыбнулась на слова взволнованной девушки мать.
— Мне вчера исполнилось двадцать, — задумчиво промолвила старательно пытающаяся понять: в чём же тут дело, и не находящая рациональных объяснений златовласка. — Но разве... разве ты не должна держать в тайне истинную суть реликвии, и разве не только лишь уже будучи главой рода можно её знать? Зачем ты всё это мне поведала сейчас? Уж не собираешься ли ты...
— Не беспокойся, — всё же решила успокоить свою дочь, мысли которой ушли нетуда, баронесса Чернохолмская, в чьих планах, по-видимому, и оставаться таковой. — Я здорова и пока не готова передавать тебе главенство. Но сегодня ночью я уже взяла тайком каплю твоей крови, а браслет поведал мне, что время пришло! Я более не могу его носить, милая, это стало даже больно, а единственное моё желание, когда я держу его в руках, это поскорей передать его тебе. Что ж, Ольда, владей. Я — пусть и немного огорчена, что теряю столь полезный инструмент, но безумно рада и горжусь тобой, родная! А теперь, я оставлю тебя, так как всё, что ты узнаешь от реликвии, предназначено лишь тебе. Но знай, милая, я всегда готова прийти на помощь с советом.
Когда же платиноволосая, рассказавшая не всю правду дочери, покинула помещение, оставшаяся златовласка с трепетом водрузила массивное старинное украшение себе на руку и в следующий миг её глаза расширились, осанка лишь стала более безупречной, а с уст вырвалось порывистое:
— Я всё исполню, мой Господин! Это великая честь для меня.
Где-то же за дверью едва слышно раздалось грустное, но одновременно и торжественное:
— Я всё исполнила, мой Господин. Это была великая честь для меня!
****
Ещё месяцем ранее, где-то на Западном тракте.
— Мы уже приехали? — из-за полога фургона выглянуло слегка сонное девчачье личико, вырвав этим вопросом из своих мыслей статного немолодого мужчину с военной выправкой, который с задумчивым видом крутил старинный серебряный перстень на пальце, пока правил повозку по пыльному тракту.
— Почти, милая. Вон он, город, — прочистив горло, бодро ответил возница, одарив эту подвижную пигалицу теплой улыбкой человека, наконец обретшего смысл жизни.
Девочка же, совершенно не смущаясь страшной физиономии этого, некогда красивого, но многое пережившего мужчины, чье лицо уродовал безобразный шрам через правый глаз, в ответ лишь довольно потянулась и, юркнув поближе, чмокнула в щеку расчувствовавшегося ветерана.
Того, чья жизнь за последние месяцы претерпела столь кардинальные перемены. Ну а сам он даже и не знал теперь, что же в ходе этих вот событий более всего впечатлило его, немало в этой жизни повидавшего старого солдата:
То
