Том не пошелохнулся; спина его напряглась в тревожном ожидании.
— Дверь, Том.
Виктор попытался протиснуться справа от него, не заметив, что плитка возле кабины была еще мокрая после душа Карен — предательски мокрая.
Он взмахнул рукой, чтобы удержать равновесие.
Том сосредоточил вес своего тела на локте и, резко развернувшись, вмазал им Серафиму в лицо. Тот удивленно крякнул и зашатался. Схватив его за запястье руки, в которой был ствол, Том ударил ее о хромированную стойку душа и бил до тех пор, пока бескурковый пистолет тридцать восьмого калибра не звякнул о плитку. Он отпихнул ствол ногой, и тут ростовщик, улучив момент, вцепился другой рукой Тому в глотку и попытался его оттолкнуть. Оба грохнулись на пол. Том был тяжелее и подмял под себя Виктора, но тот не ослабил хватки. Вся его сила перешла в пальцы, зубы скрипели от напряжения.
В глазах у Тома потемнело. Душащая боль в гортани привела его в чувство. Он двинул кулаком наугад и попал в теплую, мясистую шею Серафима. Тот захрипел, и пальцы его разжались ровно настолько, чтобы Том смог набрать в легкие воздуха. Вцепившись ростовщику в ухо и прихватив клок густых, покрытых лаком волос, он приподнял его голову и изо всех сил ударил ее об пол. Пальцы перестали сдавливать горло Тома, он вывернулся, дотянулся до пистолета и рывком вскочил на ноги.
— Я имею полное право… — выдохнул он, отступая назад. — Не думайте, что я не смогу… — Он дышал часто, по-собачьи, ловя ртом воздух. — Вы незаконно проникли в мой дом, приятель. А теперь сделайте себе одолжение, выметайтесь отсюда к чертовой матери.
Корчась от боли, Виктор медленно поднялся, держась за раму душевой кабины. Он вдруг превратился в старика, но разбитые, вспухшие губы по-прежнему улыбались — нервной, дергающейся улыбкой, когда он, хромая, двинулся к Тому.
Тот нацелил пистолет ему в грудь.
— У вас кишка тонка, — куражился Виктор. Без очков его близорукие голубоватые глаза — глаза первобытного пещерного человека — горели теперь нехорошим огнем вековой ненависти. — Не так ли?
Его ушибленная рука потянулась к пистолету.
3
Она вошла в дом с дождя и, поддав парадную дверь атласным каблучком, прислонилась к ее массивному филенчатому дубу, ожидая, когда мир перестанет вращаться.
До нее донеслось приглушенное эхо — как будто в другом крыле дома хлопнула дверь. После такой головокружительной гонки — а сердце Карен все еще качало адреналин — тишина привела ее в замешательство. Дом вдруг показался ей каким-то огромным.
Она сама не знала, на что рассчитывала. Что кто-то выйдет ее встречать? И что этот кто-то сможет сказать ей: не волнуйтесь, миссис Уэлфорд, все будет хорошо.
Теперь, когда она дома.
Нед здесь. Он был здесь все это время.
Заглянув в длинный пустой коридор, она обратила внимание, что балконная дверь, выходящая на террасу, оставалась открытой, впуская случайные капли дождя и слабый, но по-прежнему дерзкий ритм ударных с вечеринки на том берегу бухты.
Не через эту ли дверь вышел Джо с их полусонным сыном на руках?
Карен двинулась к лестнице.
Все, что она слышала, это детский голос в темноте. Как она могла быть уверена, что это был голос Неда? После стольких месяцев его упорного молчания? Ей отчаянно хотелось верить, что она ошиблась и что если она сейчас поднимется в детскую, то найдет сына в кроватке, заботливо укутанного одеяльцем.
Что-то блеснуло у нее под ногой. Она присела и подняла с пола какую-то вещицу. Это была рука с ковбойской шляпой, отбитая от ремингтоновской статуэтки. Лошадь с седоком валялась под круглым столом.
Карен замерла, напрягая слух.
Наверху кто-то ходил; прямо над головой глухо забухали тяжелые шаги, потом откуда-то издалека, как будто даже не из дома, ее окликнул мужской голос:
— Карен?
Она перевела взгляд на лестничную площадку и сквозь балясины, между которыми мог пролезть ребенок — что когда-то внушало ей опасения, — увидела холеные голые ноги Тома.
— Это ты, детка?
Карен медленно поднялась, одной рукой держась за стол, а в другой пряча обломок статуэтки. Глядя на спускающегося по ступеням мужа.
Том уже сменил смокинг на темно-синий махровый халат и гобеленовые шлепанцы; мокрые волосы были зализаны назад, как будто он только-только принял душ — последнее, что он всегда делал перед сном. На какое-то мгновение у Карен мелькнула мысль, что он еще ничего не знает.
Она бросилась ему навстречу, поднявшись до поворота лестницы, где он стоял, ожидая. Напряженное выражение его крупного, флегматичного лица лишило ее иллюзий.
— Прости меня, Том, — проговорила она горестно. — Пожалуйста!
— У тебя такой вид, будто ты прошла через линию фронта. — Он хмуро кивнул на ее изодранное, заляпанное грязью вечернее платье.
Она замялась, потом обхватила себя руками и всхлипнула.
— Я знаю, что ты думаешь, но я не имею к этому никакого отношения — к похищению Неда. Поверь мне.
— Что с колье?
Карен притронулась к горлу.
— Его украли.
Он молчал.
— Том?
— Да верю я, верю. Почему нет? Только ты вроде несколько удивлена, увидев меня здесь. — В глазах у него появился нездоровый холодный блеск.
— Я не думала, что ты так рано вернешься с вечеринки. Обними меня.
Том позволил ей положить голову ему на плечо, но она почувствовала, что он сопротивляется, не подпускает ее к себе, не дает ей втянуть себя в интимность боли, которую ей не с кем было разделить, кроме него.
— Ты ничего не слышал?
— Я имел беседу с твоим другом.
— Что ему нужно? — Карен подняла на него глаза, сморгнув слезы. — Они ведь не причинят Неду зла, правда?
— Ты задаешь слишком много вопросов, детка.
— Я?! Что ты имеешь в виду?
Том прочистил горло.
— Боюсь, гораздо больше, чем я готов заплатить в сложившихся обстоятельствах.
— Ты только так говоришь, Том.
— Он испробовал все свои дьявольские методы, пытаясь меня уломать. Похоже, он не ахти как смекалист, твой мистер Серафим. Мне пришлось напомнить ему, что при похищении детей обычно ведут переговоры с их родителями.
Карен вздохнула и, не в состоянии больше выдерживать взгляд мужа, опустила голову.
— Я не знала, что Джо так поступит, — проговорила она наконец. — Я сказала ему, что между нами все кончено, клянусь Богом. Я бы ни за что не… если бы с самого начала могла предположить, сколько горя это принесет. Это моя вина, а не его.
— Избавь меня от своих никчемных извинений.
