Я же набрала себе дежурств по максимуму. Вечера среды и понедельника плотно забились осмотрами и укрепляющими иммунитет процедурами. И у меня не было совершенно никакой возможности посещать дополнительные занятия, которые Карпов, на удивление, не отменил.
Последний раз мы общались тет-а-тет в мансарде, после оправдания Елисея. Я и желала, и боялась снова остаться с ним наедине. Я не могла понять, хочет ли он этого сам. Мог бы просто отменить вечерние занятия официально, лишив меня иллюзий, что ему не все равно.
Он был такой же, как и всегда. Язвительный, холодный, сдержанный, равнодушный. Гладковыбритый и аккуратно одетый. Пах все той же невероятной смесью летних трав. Словно в его жизни, в отличие от моей, не произошло никаких существенных изменений.
Я чувствовала себя разбитым корытом, по которому строем протопали тридцать три богатыря, а он... благоухал! Демон!
Я лезла с тоски на стену и по ночам жевала подушку, промакивая слезы одеялом, чтобы Аврора не догадалась о минутах слабости. А он бросал утром пиджак на спинку стула и густым, звучным голосом объявлял тему практической работы.
После обеда Елисей заснул. Я в кабинете Мари готовила для него легкий тонизирующий отвар из корня Буйной Сарсапариллы. А мыслями стояла в той мансарде и чувствовала теплое дыхание на своем затылке.
Невидимый ржавый штырь поселился в сердце с той минуты, как Андрей сказал о моей ненависти к нему. Почему не побежала за профессором? Почему не развернула к себе, не схватила за ворот черной рубашки и не сказала, что простила? Сразу, в тот самый миг, как он произнес: «Мальчишка остается».
В горле стоял колючий ком, он натирал связки и отдавал горечью на языке. Обида осталась, да. Но ненависти не было. Ни капли, ни грамма.
Мой парень лежал за стенкой, а я думала о другом мужчине. Нездорово это. Неправильно. Гадко. Впору начать самой себя ненавидеть.
- Ани, - хриплый шепот прервал мои нездоровые размышления.
На пороге кабинета, придерживаясь за косяк, стоял Елисей в застегнутой лишь на пару пуговиц белой рубашке. Он на вторые сутки отказался от больничной одежды, и я его прекрасно понимала.
- Проснулся? - я стушевалась под его изучающим взглядом, скользящим по моим плечам, шее и рукам. - Отвар почти готов. Надо остудить.
- Ани. - заторможенно повторил Дорохов и резко выдохнул. - Уходи. Быстро.
- Чего? - я чуть не поперхнулась.
Меня выгоняют из собственного кабинета? Ну, почти собственного. Кофе, диван и стопку «Лекарских Вестников» я давно присвоила.
- Сеньорита, тебе нужно бежать. Пока я еще. в сознании, - вид у него был серьезный, я начала пугаться. - Дар овладевает мной.
Это я и без пояснения поняла - прозрачные глаза застилало мутной пеленой. Я медленно пошла к выходу, загороженному Дороховым, и попыталась протиснуться, не дотрагиваясь до напряженного тела. Что, черт возьми, задумал его дар? Выглядел Елисей опасным.
- Быстрее, Анна! - простонал парень, до древесного хруста стиснув пальцами косяк.
Я резко рванула к выходу, но тут же отлетела обратно: Дорохов ухватил край юбки и дернул на себя. Не успев опомниться, я оказалась в его объятиях. Приятных, теплых, крепких. Господи. Какой уютный капкан! Вдруг поняла, как мне было нужно, чтобы хоть кто-то меня вот так обнял. Сграбастал собственническим жестом и прижал к теплой груди.
Действуя по большей части неосознанно, я ткнулась лбом в его шею и прикрыла глаза. Елисей пах свежим парфюмом с солеными морскими нотками. Он умудрялся поддерживать свой аристократический шарм даже на больничной койке! Я поводила носом по коже, тут же покрывшейся мурашками, «собирая» вкусный запах.
- Ани... Тебе лучше уйти. Я себя почти не контролирую, дар... он... окончательно спятил, - нервно хрипел парень в мое ухо, судорожно прижимая к себе.
А я на миг утратила связь с действительностью. Так хотелось просто погреться в его руках. Я замерзла от бесконечного путешествия по Ледяной стране, которое спонсировал Карпов, и остро нуждалась в простом человеческом тепле. У Елисея получалось. Мне стало по-летнему жарко, знойно. Ледышка внутри начинала таять.
Его дыхание стало рваным и тяжелым, сердце пустилось в галоп. И я поняла, что лучше отстраниться. Пока не поздно.
Вот только меня никто не пустил.
- Сеньорита. - голос у Дорохова был виноватый, но руки держали металлическими клешнями.
Я испуганно подняла на него лицо, и тут же к моим губам прижались другие, мягкие, но требовательные. Я дернулась, но вырваться не получилось. Черт! Я же согласилась стать его девушкой. Рано или поздно это должно было произойти. Но все равно как-то. не по себе.
Ладно, это всего лишь поцелуй. Первый, не считая того недоразумения после дуэли, когда я залила парня слезами, и вялой «пробы отношений», в ходе которой он отключился. И, видит бог, целовался Елисей и впрямь намного лучше Пита Кавендиша. Как и заявлял. Теперь я могла официально это подтвердить. Вот только. внутри скреблось неприятное чувство, что происходит что-то совсем неправильное. Катастрофически.
- Елисей. - выдохнула, вырвав губы из чувственного плена. - Хватит. Сейчас кто-нибудь войдет, и.
- Пускай входит, Ани. Что же ты со мной делаешь. Дар сводит меня с ума, - надрывно прошептал Дорохов. - И ты сводишь меня с ума. Вы с ним будто сговорились. Хотите совсем лишить меня рассудка.
Он снова судорожно прижался к моим губам, конвульсивно сжимая ладонями бедра и требовательно оттесняя обратно в кабинет Мари. Пара секунд - и я оказалась распростертой на желтом диване, а в следующее мгновение - еще и прижатой к обивке тяжелым телом аристократа. Твою ж морфову бабушку!
- Прости, я себя почти не контролирую, малышка. Мой дар рядом с тобой срывается с цепи. - хрипел мне в ухо Елисей, бессистемно шаря ладонями по моим волосам, плечам, животу. - Вкусная Ани. Сладкая Ани. Если не хочешь, чтобы все зашло слишком далеко, тебе придется меня ударить. Чем-нибудь тяжелым.
Я уже и сама думала о такой перспективе. Даже вспомнила о лампе, стоявшей на тумбе прямо позади дивана, за моей головой. И теперь судорожно пыталась нащупать ее руками.
Черт!
Елисей ласково прикусил мое ухо, и изо рта вырвался незапланированный стон. Проще было бы сдаться и получать удовольствие. Присцилла же как-то умудряется? Она сама говорила, что с Бероевым у них «не любовь». Но я никак не могла расслабиться, пока рука Елисея гладила волосы и щекотала кожу за ухом.
Приятно, да... Чувствовать себя желанной. Важной. Необходимой. Но все не то. Не так... Не с тем?
Боги, как же крепко я вляпалась. И лампа как на зло стояла дальше, чем я надеялась.
- Играешь с огнем, сеньорита, - просипел Дорохов в ухо, резко распахнул блузку и добрался пальцами до кружевной отделки нижней сорочки.
Твою мать! Я заерзала под аристократом, упрямо ускользая от его наглых пальцев.
