В половине десятого утра криминалисты обнаружили зарытое на берегу озера пулевое ружье калибра 30–06.
А в четверть одиннадцатого полицейские сверили списки владельцев огнестрельного оружия и автомобилей, отметив всех, у кого была машина с дизельным двигателем и пулевое ружье.
Анна-Мария откинулась на офисном стуле. Поистине замечательная вещь! Можно почти лежать, как на кровати или как в стоматологическом кресле, только без стоматолога.
Получившийся список включал четыреста семьдесят три фамилии. Анна-Мария пробежала их глазами. Из всего списка ей был знаком только один человек, Ларс-Гуннар Винса.
Он числился владельцем «мерседеса» с дизельным двигателем. Анна-Мария заглянула в другой список. Судя по нему, у Винсы было три ствола: один дробовик и два пулевых ружья, среди которых охотничье марки «Тикка» калибра 30–06.
Следовало бы изъять все ружья подходящего калибра для следственного эксперимента. Однако Анне-Марии захотелось сначала переговорить с Ларсом-Гуннаром. Как-никак речь шла о ее бывшем коллеге.
Она посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. После обеда можно будет съездить к нему, захватив с собой Свена-Эрика.
~~~
Ларс-Гуннар Винса смотрел на Ребекку Мартинссон. На полдороге в город он вспомнил, что забыл дома бумажник, и вернулся. «Что это, заговор?» — думал он. Ведь он предупредил Мимми, что собирается в город. Неужели она позвонила этой чертовой шпионке из адвокатского бюро? Трудно поверить, но похоже на то. И вот она уже здесь.
У нее в руке зазвонил мобильный, но Ребекка не отвечала. Ларс-Гуннар, сжав зубы, смотрел на ее телефон. Оба они не говорили ни слова, а он не умолкал.
Ребекка подумала, что ей надо ответить, это наверняка Мария Тоб. Но странное оцепенение мешало ей нажать кнопку.
Вдруг мобильный полетел на землю. Это Ларс-Гуннар ударил ее по руке или все-таки она сама разжала пальцы?
Винса преградил ей путь на улицу. Теперь Ребекка не сможет выйти. Она почувствовала, что от ужаса теряет рассудок.
Ребекка развернулась и помчалась на второй этаж. Лестница оказалась крутой и узкой. Лак на ступеньках лежал, словно толстое стекло. Ребекка карабкалась на четвереньках, боясь поскользнуться. С боку мелькали грязные и пожелтевшие от времени обои в цветочек.
Она слышала за спиной тяжелые шаги Ларса-Гуннара. Единственное, что оставалось, — закрыться в какой-нибудь комнате. Но где?
Прямо напротив нее оказалась дверь в туалет. Ребекка вбежала в нее и успела повернуть замок. В тот же момент Ларс-Гуннар нажал снаружи на дверную ручку.
Окно в туалете выходило на улицу, но Ребекка не чувствовала в себе сил бежать. Она буквально оцепенела от ужаса. Не удержавшись на ногах, девушка опустилась на крышку унитаза. Ее трясло. Плотно прижав локти к животу, она закрыла лицо руками, которые дрожали и судорожно дергались, так что Ребекка била саму себя по губам, носу, подбородку, царапая лицо острыми, как иголки, ногтями.
Снаружи послышался грохот — это Ларс-Гуннар стучал в дверь. Ребекка зажмурила глаза, но слезы все равно струились по щекам. Она хотела прижать ладони к ушам, но руки ее не слушались, судорожная дрожь не унималась.
— Мама! — закричала Ребекка, когда дверь с треском отворилась.
Что-то больно ударило ее по ноге. Потом Ребекка почувствовала, как на ней рвется одежда. Она не решалась открыть глаза.
Ларс-Гуннар тянул ее вверх за воротник.
— Мама, мама! — кричала она, но наружу прорывался лишь жалостливый писк.
Винса уже слышал такое раньше. Шестьдесят с лишним лет назад его отец гонялся за матерью по кухне. Детей она заперла в соседней комнате. Ларс-Гуннар был старшим. Побледневшие младшие сестры вжались в диван, а он со средним братом колотил в дверь. Винса слышал мамины мольбы и плач. Все, что попадалось отцу под руку, с грохотом летело на пол. Папа хотел заполучить ключ, и вскоре он его нашел. И теперь настал черед Ларса-Гуннара с братом кричать от боли под отцовским ремнем, а запертая в соседней комнате мама отчаянно стучала в дверь.
С чего тогда все началось? Ларс-Гуннар уже не помнил. Отца могло разозлить что угодно.
Он ударил Ребекку лбом о раковину. Девушка затихла, и в голове у Винсы смолкли стоны и плач из прошлого. Он разжал пальцы — Ребекка безвольно упала на пол.
Заглянув ей в лицо, Ларс-Гуннар встретил бессмысленный взгляд округлившихся глаз. Кровь стекала со лба. Девушка напомнила ему косулю, которая чуть не угодила под колеса его машины на дороге в поселок Гелливааре. Она так же смотрела на него и тряслась.
Ларс-Гуннар взял девушку за ноги и выволок ее из туалета.
На лестнице стоял Винни.
— Что?.. — заикаясь, спросил он, показывая на Ребекку.
Его голос походил на крик испуганной чайки.
— Что?..
— Ничего, Винни, — спокойно ответил Ларс-Гуннар. — Иди на улицу.
Но Винни его не слышал. Не спуская глаз с Ребекки, он сделал несколько шагов по направлению к лестнице и повторил свой вопрос: «Что?»
— Это тебя не касается, — сказал Ларс-Гуннар с раздражением в голосе. — Иди на улицу.
Он выпустил Ребекку и несколько раз взмахнул руками в сторону сына, будто хотел отпугнуть его. Потом спустился на первый этаж, вытолкал Винни на двор и запер дверь. Однако и стоя на пороге юноша продолжал твердить: «Что? Что?..» Представив себе, как он в растерянности топчется на крыльце, Ларс-Гуннар еще больше возненавидел женщину, которую оставил на втором этаже. Она сама виновата, будет знать, как лезть не в свое дело!
Ларс-Гуннар преодолел лестницу в три прыжка. То же самое он говорил Мильдред Нильссон: «Не лезьте не в свое дело. Оставьте нас в покое. Меня, Винни и весь поселок».
Это случилось в конце мая. Однажды Винса развешивал во дворе белье. Почки на деревьях еще не распустились, но на грядках кое-где появились первые всходы. Стоял солнечный и ветреный день. Вот уже шесть лет, как умерла Ева, Винни шел тринадцатый год. Мальчик беззаботно бегал по двору, он всегда умел развлекать себя сам. В то же время Ларс-Гуннар не мог оставить его без присмотра, чтобы позволить себе хоть немного отдохнуть в одиночестве.
Ветер трепал простыни и сорочки, точно флаги. Внезапно за спиной Ларса-Гуннара возникла Мильдред Нильссон. Она хотела что-то сказать, и он приготовился слушать. Что-что, а говорить священники умеют.
Немного смутившись, Ларс-Гуннар полез в корзину за своими поношенными кальсонами. Стирка не сделала их ослепительно-белыми, хотя, несомненно, они стали чище. Однако он быстро оправился от чувства неловкости. В конце концов, почему он должен ее стыдиться?
