Он подошел к княгине и ласково погладил березовые листочки у нее на волосах. За время этой беседы они немного поблекли и опустились, словно на них повеяло первым холодом подступающей осени. У княгини был грустный вид.
– Когда вернусь – не знаю, – тихо добавил он. – Может, далеко идти придется. Но хоть бы не попусту…
– Что же ты хочешь делать?
– Вот хочу у Велы спросить, что теперь делать. Не в жертву же ее приносить, как мои старички возмечтали!
У крыльца Веселку ждала белая лошадь с золоченым седлом и уздой. «Зачем?» – хотела спросить она, но князь Огнеяр двинул бровью, и она послушно позволила двум кметям подсадить ее в седло. Рядом с Огнеяром она испытывала одновременно растерянность и воодушевление, как ни странно такое сочетание: его присутствие лишало ее воли и ясности рассудка, но зато внушало уверенность, что он сам отлично знает, что ей делать, и ей нужно полностью ему довериться.
Народа во дворе и на улице за воротами даже прибавилось, и князя с Веселкой встретили бурными криками. Лихорадочное оживление толпы казалось не столько радостным, сколько тревожным и даже жутким. «Как свадьба!» – мелькнуло у Веселки в голове, и тут же она вспомнила последние слова князя Огнеяра в горнице: «Не в жертву же ее приносить, как мои старички возмечтали!» Уж не думают ли чуроборцы, что Огнеяр везет ее приносить в жертву? Тогда понятно, почему ее от самых ворот провожают такими странными взглядами! То, чего она поначалу боялась среди личивинов, ожидало ее здесь, в Чуроборе, который так похож на ее родной Прямичев!
Но страха не было. С высоты седла глядя в изумленные, тревожно-радостные лица чуроборцев, она нередко ловила и сочувствующие, сожалеющие взгляды. И этим лицам Веселка улыбалась, приветливо кивала, словно хотела утешить. Не жалейте меня, добрые люди. Жертва уже принесена, принесена давным-давно. Я и сама не заметила, как это случилось. Капля за каплей дух мой поднимался к божеству, и я не уловила грани, за которой от человека уже оставалось слишком мало. Это мое благословение или мое проклятие, но это – моя судьба, и тут ничего нельзя изменить.
Ехать оказалось не далеко – святилище стояло в самом Чуроборе, на одном из пригорков. Во дворе уже пылал огромный костер, несколько Велесовых волхвов в косматых накидках и с ожерельями из медвежьих клыков стояли перед воротами. Но князь Огнеяр, сам ссадив Веселку на землю, тут же взял ее за руку и повел в хоромину, свободной рукой отмахиваясь от волхвов. И они отстали: как видно, здесь привыкли, что сын Велеса лучше знает, как угодить Подземному Пастуху.
Темнота внутри храма ужаснула Веселку, и она невольно встала, даже уперлась ногами в землю: что-то внутри нее сопротивлялось, не пускало перешагнуть этот порог.
– Пойдем! – властно сказал Огнеяр и с силой потянул ее за собой к порогу: он понимал ее испуг, но знал, что его необходимо преодолеть.
– Нет, нет!
На глазах Веселки внезапно выступили слезы ужаса, все внутри похолодело, и она бессознательно потянула свою руку назад. Тот ужас, который она пережила в хлеву прямичевского святилища, перед Велой, у которой вместо лица была чернота, охватил ее с той же силой – она снова ощущала себя на краю губительной пропасти, прямо в которую ее принуждали шагнуть.
Огнеяр вдруг поднял свободную руку и двумя быстрыми чертами нарисовал на ее лбу невидимую резу, имя которой – Нужда. И Веселка успокоилась. Ее воля замерла, страх погас – она лишилась свободной воли и готова была идти в Нижний мир, знак власти которого теперь был на ней. Все чувства в ней умерли, теперь она без трепета, с покорностью смотрела на дорогу своей судьбы. Огнеяр перевел ее через порог, и двери храма закрылись за ними.
Было совершенно темно, и Веселка сама вцепилась в горячую руку Огнеяра. Ее широко раскрытые глаза не могли уловить ни единого проблеска света, со всех сторон ее окружала сплошная черная пропасть, та самая пропасть, что уже не раз на нее зарилась: в святилище на прямичевском вымоле, потом возле дуба, когда Моровая Девка пыталась утянуть ее за собой… Казалось, сама она растворяется в этой тьме без остатка. Это – как смерть, к которой она пришла, исчерпав свой земной путь.
– Дрожишь? – Огнеяр тихо усмехнулся.
Он повернулся к Веселке, и она ясно увидела в темноте две багровые искры в его глазах. Зрелище было настолько жуткое, настолько дикой, потусторонней, нечеловеческой казалась эта плотная фигура, которую Веселка не видела, а лишь угадывала, как еще более плотный сгусток тьмы, что она вздрогнула и попыталась отшатнуться, но Огнеяр не выпустил ее руки, и она застыла на месте. Ледяной ужас пронзил ее, как перед каким-то чудовищем. Казалось, только дневной свет придает ему вид человека, а сейчас вместе со светом и князь Чуробора остался за воротами, а здесь теперь только сын Велеса, оборотень-волк, воплощение темной силы нижних миров. Стоя рядом с ней, он уже был «по ту сторону», потому что носил в себе потусторонний дух и теперь выпустил его наружу. Веселка дрожала от ужаса, чувствуя себя во власти полузверя-полубога, непостижимого и сильного силой разных миров – земного и подземельного, человеческого и звериного.
– Не бойся, – негромко сказал Огнеяр. – Чего не суждено, того и не будет. Иди за мной.
Глаза Веселки попривыкли к темноте, и она различила впереди что-то смутно знакомое. Огромный рогатый идол, поднявший голову к самой кровле, железный посох в руках… Чуроборский Велес держал посох иначе, не так, как прямичевский, – в Прямичеве Отец Дорог был изображен идущим, а здешний стоял, будто всю землю держал на плечах, опершись посохом для верности.
– Иди сюда. – Огнеяр подтянул ее к самому подножию Велеса.
Она увидела в темноте перед собой неяркое, темно-багровое свечение. Две светящиеся линии складывали резу Крада, и Веселка сразу прониклась ее смыслом, хотя никто и никогда не учил ее, купеческую дочь, священным знакам. Реза жертвенного огня воплощала смысл ее следующего шага – она несла в себе ту потерю внешнего, без которой не раскрыть внутреннее. Как жертва сгорает в огне, чтобы отдать дух свой богам, так прежней Веселке из Прямичева предстояло сгореть в огне грядущей перемены, чтобы высвободить наконец тот священный дух, который так долго зрел в ней и наконец готов был вырваться на волю.
Огнеяр положил ее ладонь на какую-то гладкую, широкую, холодную поверхность рядом с резой, и Веселка поняла, что та не висит в воздухе, а начертана на каменном алтаре. Сверху он накрыл ее руку своей. Камень был очень холодным, а его рука – очень горячей, и Веселка дрожала от смешения двух крайностей, чувствовала слабость и растерянность, как будто само ее существо испаряется, растворяется в пустоте.
– Зовет, – сказал рядом с ней глухой мужской голос, в котором она даже не узнала сейчас голоса Огнеяра; казалось, это говорит сам Велес. – Пойдем.
– Куда?
– В жар кипучий, в пламень палючий, в бездны преисподние! – словами заговоров ответил Огнеяр.
Веселка не успела ничего понять, как Огнеяр вдруг подхватил ее на руки и вместе с ней прыгнул куда-то. Встав на камень у подножия Велеса, он мигом провалился и заскользил куда-то вниз, во тьму, туда, куда звал его бессловесный голос, где черные волосы Велы вились, как волны, под жарким дыханием багрового подземного пламени.
