— Игорь Ефремович, — шутливо отмахивается от него Алекс.
— Не начинаю, не начинаю, — снова портит ему причёску Демьянов. — Но я же тебе как отец. Так что внуков всё равно буду ждать.
Бокалы мелодично звенят столкнувшись. И я осушила свой до дна, прежде чем Алекс впился в мои губы поцелуем. Ефремыч ни за что не хотел отставать, пока он этого не сделает.
— Вот настырный, — наконец, занимаем мы свои места, и Алекс очередной раз поправляет свои взлохмаченные волосы.
— Ну, что, Берг, — подаёт голос Валерия, когда наши фужеры опять наполняют. — А моё пожелание-то оказывается сбылось.
— Какое пожелание, Лер? — непонимающе упирается в неё взглядом Алекс.
— Ну как же, — пожимает она плечиком и кивает жениху в ответ на его просьбу снова отлучиться. — Помнишь, ты когда уходил от меня последний раз. Ну, как обычно ты уходишь. Ни с того ни с чего. Обещаешь вечной любви, а потом трахаешь с душой, даришь какую-нибудь безделушку и уходишь. Навсегда.
— Лер, — металл в его голосе меня настораживает. — Ты пьяна.
— Ой, да ладно Берг, — Крошке всё нипочём. Она отмахивается, обливается шампанским, но даже не придаёт этому значения. — Не настолько, чтобы забыть, что я тебе тогда сказала.
— И что же ты сказала, — он сжимает под столом мою руку.
— Что ты скотина, каких поискать, — ржёт она пьяно.
— Ну, это не новость, — смеётся и он, но сжимает мою руку ещё сильнее, ожидая её откровений.
— Я тогда пожелала тебе вляпаться по самые яйца. Чтобы мозги набекрень и душу вон, — смеётся она, но переводит на меня взгляд, в котором и грамма того напускного веселья не остаётся. — И он-то похоже вляпался, а тебе, подружка, как? Нормально?
Я невольно сжимаюсь от страха. Она же сестра Стаса. Она наверняка всё знает.
— Что как? — с непониманием смотрит Алекс то на меня, то на Крошку.
62. Алекс
- Боже! Извини, - растерянно разводит она руками, пока по моим брюкам растекается холодное пятно.
- Лика?! - сейчас, когда она так близко, у меня уже нет сомнений. Она, конечно, стала старше и изменилась почти до неузнаваемости, но это она.
- Алекс?
- Я думал, мне показалось.
- А я тебя даже не сразу узнала. Ты стал таким, - разводит она руками с восхищением, но натыкается взглядом на пятно. - Надо срочно застирать. Это морс. Он сладкий и, думаю, красится.
- Да, да, сейчас, - что-то так всё путается у меня в голове, что я не могу даже сообразить куда идти.
- Пойдём, у нас в номере есть ванная, - тянет она меня в сторону комнат. И я не могу поверить, что это она, на секунду забывая почему так болит в груди. Всего на секунду. Нет, я помню.
Вика! Паспорт! Стас! Каким-то бешеным калейдоскопом крутится услышанное в голове, но я не могу сложить это в цельную картинку. Не могу поверить. Не могу сейчас об этом думать. Слишком больно. Не хочу верить. И не верить не могу. Поэтому и сбежал, чтобы всё не испортить, не наговорить глупостей, не сорваться. Опять.
Надо остыть, успокоиться, выдохнуть.
- Давай, давай, снимай свои брюки, я застираю, - закрыв дверь в комнату, как две капли воды похожую на нашу с Викой, Лика требовательно машет рукой. - Что ты как маленький! Я что, никогда мужика в трусах не видела? Я третий раз замужем.
Она исчезает в ванной, а потом кидает мне полотенце.
- Держи, если уж ты стал таким стеснительным, прикройся.
Брюки, конечно, промокли насквозь. Но трусы стирать я точно не буду, высохнут. Я подаю ей брюки, заматывая на бёдрах полотенце, чтобы хоть в него впитался этот проклятый морс.
- Помнится, ты вышла замуж за владельца какой-то маленькой компании, - прислоняюсь я к стене у двери, пока она там полощет мои портки.
- У-у-у, когда это было, - перекрикивает она шум воды. - Мы и прожили-то всего год. И я от него сбежала. Вернулась в родную деревню. Твоя бабушка, оказывается, умерла. Ты уехал. И я понятия не имела, где тебя искать.
- Ты сбежала от мужа ради меня? - прислушиваюсь я к её тяжёлому вздоху. И хочется верить, но этому признанию я был бы рад тогда. Сейчас слышу фальшь, словно она говорит то, что я хотел бы услышать.
- И да, и нет.
- Дело прошлое, - перехожу в дверной проём, опираясь на косяк, чтобы видеть её лицо.
И узнаю её черты, но и словно вижу впервые. От той хрупкой нескладной девочки с торчащими грудками не осталось и следа. И даже от той Анжелики, что округлилась, и, обретя кошачью грацию и повадки, почувствовала себе цену, - тоже. Теперь она тигрица. Выверенная мягкость, искусно маскирующая хищницу. Но сейчас я и сам давно охотник. Сейчас я вижу её насквозь.
- И куда ты подалась потом?
- Уехала в город, устроилась на работу в магазин. Вот за хозяина того магазина второй раз и вышла замуж. Родила сына. Берг, а у тебя есть дети?
- Нет, - моё равнодушие её удивляет. Но блеск в глазах разгорается ярче. - А у тебя сколько?
- Трое. Двое от последнего брака. Мой муж глава департамента муниципальной собственности.
- Вижу, как жена ты сделала неплохую карьеру.
- Да, - улыбается она благосклонно, подавая мне брюки. - Держи. Сейчас найду, где здесь фен. Высушим. Только иди сюда, он привязан к розетке.
Ожидаемо. Так обычно и делают в гостиницах.
- Трое детей, ну надо же, - разворачиваю брюки мокрым пятном вверх. - Старший мальчик, а потом?
- Две девочки, - улыбается она, но смотрит на меня так, что у меня всё внутри переворачивается. Чёрт, а она всё же не так и изменилась. Эта улыбка. Этот горящий взгляд.
Моя Лика. Не могу поверить, глядя в её бездонные голубые глаза, что это всё же она. И в одну секунду вспоминаю всё. Наши поцелуи в подворотнях, наш скрипучий диван, и как я тонул в этих глазах, и как мечтал, что мы всегда будем вместе. И эти губы, которые, наверно, так и не смог забыть.
Её губы, как тогда, словно припухшие от поцелуев. Они так близко, что хочется снова почувствовать их вкус. Вкус победы, юности, безбашенности. Вкус мечты. Я почти дотянулся, влекомый её магическим притяжением. Только это чужие губы. Не желанные. Не те. Не мои.
Чёрт! Вздрагиваю от звука включившегося фена. Брюки падают из рук. И Лика кидается вниз, чтобы их поднять, цепляется волосами за пуговицу на моей рубашке, дёргается, оступается, споткнувшись. И пока я её ловлю, пока вожусь с несчастной пуговицей, пока она смеётся, пытаясь мне помочь, это проклятый фен в её руках всё гудит и гудит.
И она близко. Она слишком близко, чтобы я не чувствовал, как бьётся ей сердце под тонкой тканью. Но слишком далеко от того, что уже могло бы меня воодушевить.
