Сомнение совести:Ближним охотно служу, но – увы! – имею к ним склонность.Вот и гложет вопрос: вправду ли нравственен я?Решение:Нет тут другого пути: старайся питать к ним презрениеИ с отвращением в душе делай, что требует долг.
(Пер. В. С. Соловьева)На самом деле Кант, конечно, не отрицал, что нравственный поступок могут сопровождать самые хорошие чувства, но он отказывался выводить природу нравственного поступка из природы этих чувств. Нападки на Канта продолжаются у Фейербаха и ниже.
* * *
Там, где бытие связано с волей, желание просто и желание быть счастливым – тождественны. Бытие без воли – это безразличное бытие; но бытие с помощью воли, бытие как предмет воли – это здоровье. Здоровье же есть не что иное, как бытие, соответствующее тому, что есть, его сущности, его органам и потребностям, его склонностям и стремлениям.
* * *
Интимнейшую сущность человека выражает не положение: «я мыслю, следовательно, я существую», а положение: «я хочу, следовательно, я существую».
* * *
Философия Канта, именно мораль, – это холостая форма без материи; мужчина без женщины и ребенка. «Чистый разум», чистое созерцание, чистая добродетель – это непорочное зачатие Святой Девы, если перевести на понятия протестантизма. Там нет мужчины, здесь нет женщины, нет матери.
* * *
Кант, не обращая внимания на счастье, ставит человеку долг для себя самого в качестве цели; это, может быть, имеет правильную педагогическую и моральную цель, но это не выражает никакой метафизической точки зрения, т. е. соответствующей сущности человека.
* * *
Кант написал свою мораль не только для людей, а для всех возможных разумных существ. Лучше бы он написал свою мораль не для профессоров философии, которые одни только и являются вне человека этими разумными существами, но и для поденщиков и дровосеков, для крестьян и ремесленников! На каких, совершенно иных, началах он бы ее обосновал! Как трудно дается жизнь этим людям; как вся их деятельность уходит только на то, чтобы прокормить себя; как счастливы они, если могут накормить и одеть себя и своих близких! Как ясно у них гетерономия является автономией, эмпиризм – законом их морали!
Кант признавал существование ангелов и инопланетян и считал, что законы морали подходят и для них. Именно поэтому «чувства» не играют никакой роли в моральной системе Канта. Продолжателями Канта являются научные фантасты, от Карела Чапека до Роберта Шекли, создающие моральные законы для роботов, андроидов и других разумных существ, не являющихся людьми. Фейербах, в отличие от Канта, видит в морали совокупность частных социальных практик и требует адаптировать мораль к нуждам разных социальных групп.
* * *
Можно быть недостаточно идеалистичным по отношению к самому себе, ставя перед собой идеалистические требования воли, «категорические императивы», но по отношению к другим, исключая определенные случаи, которые в высшей степени трудно установить, быть недостаточно материалистичным; недостаточно стоиком по отношению к себе, по отношению же к другим – недостаточно эпикурейцем.
* * *
Свобода в популярном, т. е. общем смысле, означает не что иное, как отсутствие очевидного принуждения. То, что человек делает по принуждению, он делает не свободно и не охотно, ибо «охотно» и «свободно» совпадают.
* * *
Мораль, возникшая из религии, – это лишь милостыня, выбрасываемая людям, этим бедным, т. е. нищим, из сокровищниц церкви и теологии. Священник – это только моральный раздаватель милостыни.
* * *
Счастье? Нет, справедливость (la justice)! Но справедливость – это только взаимное, или двустороннее, счастье; в противоположность к одностороннему, эгоистическому, или пристрастному, счастью старого мира.
* * *
Все люди – эпикурейцы, только, увы! многие – эпикурейцы лишь в желании, а не на деле; другие же – эпикурейцы на деле, не зная и не желая знать, что они таковы. Благополучие и удачи так были связаны с ними от рождения, что они не замечают, как посреди своего теоретического христианства и его добродетелей отречения, требования которых они со своей стороны никогда не исполняли, они по уши погрязли в эпикуреизме.
* * *
Греческое, сократическое «познай самого себя» имеет своим смыслом и целью не только смирить нас, показать нам наши недостатки и ничтожность, как христианское смирение, которое именно потому выродилось в неестественность, в неискренность, в лицемерие, – но имеет целью и возвысить нас, поощрить нас к самосознанию и сознанию добра в нас.
Смирение – в первоначальном смысле умение поставить себя на последнее место и теоретически, и практически; не просто скромность, а определенная, в том числе социально значимая, позиция. Фейербах исследует не смысл понятия, а только его частное социальное функционирование.
* * *
Добр и «нравствен» только тот, кто исключительно и единственно, абсолютно и безусловно имеет своим принципом и критерием благо человека. Можно быть нравственным человеком в смысле господства над собой, в смысле отрицания чувственности, верующим и религиозным человеком и тем не менее быть злым человеком в сердце. Только безусловно хорошо относиться к людям и значит быть добрым. И больше ничего.
* * *
Мое моральное требование к людям ограничивается единственно тем, чтобы они не делали ничего злого. Если мы достигли этого – а как мы еще далеки от этого! – тогда все более высокие требования вытекают отсюда сами собой или большей частью оказываются ненужными.
Право и государство
Перевод С. БессоноваЭтот труд – посмертно опубликованный черновик Фейербаха к неосуществленному сочинению. Опасаясь, что войны приведут к установлению диктатур и ко всеобщей мобилизации, которая разрушит правовое сознание людей, он считал, что нужно разработать правовую систему, которая будет доказывать необходимость права. Право для Фейербаха проистекает не просто из регулирования отношений в обществе или естественной интуиции, это одна из форм выражения самосознания, как государство – одна из форм выражения социального взаимодействия. Право и государство – не итоговый результат развития, но что-то вроде экзамена, который сдает общество на собственную зрелость. В конце жизни Фейербах опять ведет разговор с Кантом. Может ли быть основанием нравственного поступка императив разума, скрытый от самого разума, выступающий только как нравственная необходимость? Или «долг» можно перевести на язык современной социологии и говорить об обязанностях людей друг перед другом для достижения счастья? Фейербах, конечно, создавал учение о праве, не сводящее его ни к обязанностям, ни к удовольствию от их исполнения. Право – это определенная направленность интуиции общества, а сколько на кого будет возложено обязанностей – это может стать уже предметом общественной договоренности. Так же как государство – это не столько результат учредительной воли или требования безопасности, но интуитивно принимаемое положение дел, и как уменьшить количества насилия или злоупотреблений – уже зависит от каждого, кто может объяснить, как правильно действовать в таком положении дел. Не рассчитывая на установление прямой демократии в ближайшие годы, Фейербах надеялся все же на новую волну просвещения.