— Чай — буду, — улыбнулась ему в ответ Оля. И за эту улыбку тут же была вознаграждена чашкой душистого травяного чаю. Пан Мыкола поставил его на стол, сколоченный из грубо обработанных досок. Здесь, на лужайке, у леса, под открытым ясным по-весеннему чистым небом, глядя на продолжающих балагурить под гармониста совершенно бестолковых отдыхаек, Оля готова была вечно сидеть. Будто время замерло, будто никакой беды не стало, не надо думать про Марычку, не надо искать, как все исправить. Эти мысли снова явятся ночью, но сейчас она, пусть ненадолго, чувствовала себя свободной от них. И даже свободной от того, чтобы вспоминать о том, что так и не решила, что ей делать с собой и профессией, ставшей как-то враз чужой и ненужной.
— Давно рисуешь? — снова спросил пан Мыкола.
— С детства.
— Покажешь?
Оля, поколебавшись минутку, протянула ему альбом. Он с серьезным видом полистал его, поусмехался себе в усы, а потом совершенно серьезно сказал:
— У нас Говерла завтра. Там еще лучше рисунки получатся.
— Наверх поднимемся?
— А то! Мотай на ус и запоминай, что да как. Года через два сама водить начнешь.
— Я не знаю, где буду через два года.
— Где-то да будешь. Знаешь, как про меня жена говорит? Жизнь — это то, что случается со мной между двумя вершинами.
— А у кого-то — жизнь между чашками чаю! — хохотнула Оля, придвинув к себе свою долю и отхлебнув.
— Вот и решай, что тебе ближе. Горы покорять или, вон, присёрбывать. Допивай и собирайся, дальше пора! — рассмеялся в ответ пан Мыкола. А Оля так и провела остаток своего дня, размышляя о вершинах и чае. А еще о несданных нормативах, где она сама себя подвела. Или подвела кого-то другого. Или придумала себе, что подводит.
Долго ли при ее воображении?
В невоображаемом значился Денис, который с утра должен вернуться из караула, а значит, пора уже выходить из подполья и решать, как им жить дальше. Жить ли им вместе.
Решилось, однако, все несколько иначе, чем планировалось еще накануне вечером.
С утра пресловутые мальчишки Леша и Олег, самые главные зачинщики всех безобразий в этом заезде, хоть и совсем еще шкеты, пропали в неизвестном направлении, а их родители всю базу на уши поставили в попытках тех найти. Разумеется, обнаружить, что детей нет, только за завтраком, куда те не явились, — это круто и для самых бездарных родителей, даже если они квасили всю ночь напролет. И где провели пацанята ночь, тоже вопрос задачи.
Словом, первая утренняя трапеза не задалась. Обещанный поход на Говерлу отменился. Возможность после работы отправиться к Дэну — представлялась теперь весьма туманной. Вместо этого по поселку искали пропавших, впрочем, совершенно безуспешно.
Оля поселок знала пока не очень хорошо, потому, оставшись на базе, бродила по окрестностям, далеко в лес не забираясь, чтобы не заблудиться самой. Для полного счастья за ней увязался Лесь, рассказывающий дурацкие истории о том, как на его памяти потеряшек мертвыми находили. То зверь какой задавит, то в буревале шею сломают, то просто обезвоживание.
А потом, когда Надёжкиной позвонил пан Мыкола, вызывая срочно на базу, она выдохнула с облегчением — при нем влюбленный официант смирнел, кажется, считая их родственниками.
— Я к спасателям, вызывают на подмогу, — без капли осознания собственной важности сообщил ей Бачей, едва завидев. — Думаю, надо все же прочесать вчерашний маршрут. Он простой, оболтусы могли намылиться.
— Они возле тоннеля бесились, заглянуть хотели, — кивнула Оля. — Мосты, железная дорога, виадуки… думаете, решили подвиг повторить?
— Отож-бо! Ще й переплюнуть! Их же туда так и не пустили.
— А что, если мне вдоль рельсов поискать? — возбудилась Оля, сверкнув глазами. — Там я точно не заблужусь, но… и они могли решить, что не заблудятся, если так пойти, а? Рельсы и рельсы.
— От еще неугомонное! Тебе будто запретишь! Сама только не ходи, — разрешил пан Мыкола. — Бери мужиков, девчат и топайте. Только не отдыхаек! Ты вообще заблудившихся когда-нибудь искала, спасательница?
— Не-а. Но дверь, например, легко вскрыть могу! — хохотнула Олька, вдохновленная собственной мыслью, и последовала за Бачеем, который на правах лидера взялся командовать поисковыми мероприятиями сотрудников базы.
И, наверное, если бы не его бухтение, не шла бы она теперь среди других шести человек от станции Ворохта к станции Вороненко пешком, выкрикивая имена мальчиков на все лады и отчаянно прислушиваясь — вдруг ответят.
Никто не отвечал, зато среди травы, теперь уже достаточно густой, майской, устремившейся с неимоверной скоростью в рост, Оля обнаружила ярко-синюю кепочку, в которой накануне ходил в поход один из потеряшек. Об этом она немедленно сообщила пану Мыколе, удовлетворенно усмехаясь — таки правильный маршрут почуяла именно она, а не профессионалы. Дэну наверняка было бы смешно наблюдать сейчас некоторое ее преждевременное самодовольство — детей же они по-прежнему не находили. А значит, это почти что «Кнопик». А еще Денис сказал бы, что она потому угадала, что сама думает, как ребенок — нифига не выросла.
Впрочем, при встрече ничего подобного произнесено не было.
Было сказано единственное: «Здрасьте».
18. Гореть вместе
Оля прокатила по горлу ком, резко образовавшийся внутри, но так и не протолкнула. Ей казалось, она задыхается, но виду пыталась не подать. Держала себя изо всех сил, несмотря на то, что где-то в середине ее естества все скрутило от отчаянного желания прямо здесь, прямо сейчас прижаться к Денису всем телом и уже не отпускать. И пусть бы он не отпускал ее. Как-то вмиг исчезло все остальное, что еще вчера казалось ей страшным и безнадежным. Единственное важное — его глаза и удивленный голос. А еще то, как он сейчас, в эту секунду смотрит на нее.
Надёжкина шагнула к Денису, близко-близко. И замерла на мгновение, не смея смежить веки — нельзя сейчас. Никак нельзя. Ни секунды терять. И снова удерживала себя от того, чтобы к нему прикоснуться. Даже останавливала почти занесенную для этого руку — которая стремилась дотронуться до Дэновой ладони. Сердясь на эту дурацкую руку, которая не хотела ее слушаться, она звонким голосом произнесла так, будто они остались одни:
— Здравствуйте, товарищ лейтенант.
— Привет! — отозвался Денис. — Ты здесь откуда?
Оля захватила побольше воздуха, чтобы на выдохе ответить, но все же задохнулась, едва начав:
— П… приехала. Так вышло.
Потом голос ее сорвался, и она беспомощно замолчала. Вместо нее в их реальность вторгся возглас пана Мыколы, оказавшегося совсем рядом:
— А я его сразу узнал! То ж ты его и малювала в альбоме, да? Смотрю — у командира лицо знакомое!
— Знакомое, — хрипло выдавила Оля, едва ли понимая, что говорит.
