Мне казалось, что мое сердце разбилось тысячу раз, пока я пешком шла домой. Но когда я столкнулась по дороге с Саймоном Галлахером, я поняла, что никакого предела нет. И есть только один способ остановить агонию.
Конечно, нет. Рэнделл. Конечно, нет.
Глава 2
«Надо заставить этих людей верить в то, что им велят, нельзя допустить, чтобы они сами за себя думали.»
Грэм Грин.
Алисия
Двенадцать часов спустя.
Когда Итан уходит, вся ярость, которую я выплеснула на него, исчезает вместе с ним, отставляя лишь полное оцепенение. Я бессильно сползаю на пол, принимая позу зародыша, и закрываю глаза.
Каждый из нас, даже в самые критические моменты, сгибаясь под ударами судьбы, под невыносимым грузом потерь, измен и предательств, вопреки всему, хочет жить. Это тот самый инстинкт, который заставляет новорожденных детей кричать, оповещая о своем появлении, заявляя о себе. Вот он я, мама, родился. Смотри на меня, люби меня, прижимай к своей груди.
Но что, если с момента своего первого вздоха, первого крика, ты оказываешься никому не нужна? И каждый момент последующей жизни только подтверждает неуместность твоего существования?
Правильно… Приходит день, когда тебя постигает озарение и ты видишь самый логичный выход из сложившейся ситуации.
И это не слабость, не безвольность, не отсутствие характера и не неумение преодолевать препятствия, которыми нас испытывает невидимый никем Бог. А единственное верное решение. Исход.
Освобождение.
Грех?
Я знаю все о грехах, и этот будет самым незначительным и самым правильным и честным. Он не принесет никому горя, никого не убьет. Мир не исчезнет. Люди будут жить дальше. Радоваться. Плакать, любить, ненавидеть, убивать друг друга. Мне нет до них дела.
Как им никогда не было дела до меня.
Я выхожу из ванной, сбрасывая полотенце на пол. Мы приходим в этот мир обнаженными. И будет справедливо, если и уходить будем такими же. С открытой душой. Ничего не скрывая. Богу все равно. Одеты мы или обнажены.
Я подхожу к окну и распахиваю его настежь. Встав на самый край, смотрю на крошечных людей и машины, мелькающие внизу. А потом закрываю глаза.
«– Скажи мне, Лиса, что ты слышишь?
– Мои волосы бьют по плечам, и твой голос… Твое дыхание и стук сердца. Ты сжимаешь поручень сильнее. Ты не любишь, когда говорят о тебе.
– Нет не люблю.
– Почему?
– Не люблю, когда люди говорят о том, чего не понимают.»
Рэнделл
Вы думаете, можно ли ненавидеть меня сильнее?
Или вам все еще хочется узнать меня ближе, заглянуть внутрь коробки с червями, в надежде, что там, на самом дне припрятана едва трепыхающаяся бабочка, ждущая своего часа, чтобы расправить крылья, и, может быть, припрятан какой-то секрет, который все оправдает, изменит, окрасит черное в белое? А если никакого секрета нет, и все мы, и я тоже, тратим жизнь на поиск несуществующих истин и объяснений событиям, за которыми стоит просто наблюдать? Не легче ли позволить себе стать пассажирами того самого поезда, который несется на бешенной скорости по извилистым путям, называемым жизнью?
И почему мне всегда хотелось быть тем, кто управляет этим поездом? Зачем мне этот груз ответственности? Разве я получаю что-то взамен?
Крушения неизбежны. Катастрофы, аварии, потери…
Я тоже ошибаюсь. И мои планы, идеи, четко выверенные цели окажутся провальными и в один определенный момент мне представится возможность узнать, насколько никчемной и смешной была моя жизнь. Это случается рано или поздно с каждым, кто возомнил себя кем-то большим, чем просто человек. И на самом деле во мне не больше безумия или гениальности, чем в любом, живущем среди нас.
В шахматной игре победой белых или черных управляет не случай, а наблюдательность, терпение, умение впитывать и анализировать информацию, неспешность в принятии решения. Я думал, что знаю правила. Я сам их придумал.
Медленно, но уверенно передвигая фигуры, по доске, наблюдая за их сопротивлением, кривлянием и неспособностью оказывать достойное сопротивление, я ход за ходом приближаюсь к решающему раунду с еще одним, не менее сильным игроком. Но мое преимущество в том, что я знаю, что стоит на кону, а он – нет.
А, может быть, все наоборот, и нас рассудит время.
***
Бесконечное количество звонков от Итана атакует мой телефон. Уверен, что Хемптон побывал у меня дома, в офисе и в особняке у озера, и сейчас мечется по всему городу, одержимый мыслью о расправе, сведении счетов. Я знаю все, что он хочет сказать, и мне не нужно отвечать на звонки, слушать голосовые сообщения, которые десятками падают на автоответчик.
Ему необходимо вылить свой гнев на виновного, но кроме него самого, других виновных нет. Каждый из нас делает свой выбор в определенный момент. Итан свой сделал и проиграл. Но разве я не предупреждал его? Итан смирится, как это случается с каждым. Любая боль проходит, закаляя нас, делая сильнее. Если человек достаточно силен, то ничто, ни одно из испытаний не способно его уничтожить, но вот сделать несокрушимым – да. Я считаю Итана достаточно сильным. И он знает, что я верю в него больше, чем кто-либо другой.
Лиса ошибается, пытаясь найти в наших отношения нечто противоестественное. Хотя, она знает ответ. Алисия уже произнесла его однажды, заставив меня взглянуть на нее другими глазами.
Лучше бы она этого не делала. Лучше бы слилась с толпой других безликих, на которых я смотрел, как на актеров своей театральной постановки.
Не все дети желанные, Рэнделл.
Секрет в том, чтобы заставить их поверить в обратное.
Остановить поиск истины и цели, замкнув круг на себе. Я сделал это для каждого участника Розариума. Итан стал моим первым экспериментом – нежеланным, отвергнутым жизнью, отцом, пьющей матерью, брошенным в условия, в которых невозможно выжить. Он пытался найти спасение, смысл, выход, и я дал ему то, чего он хотел.
Я дал ему то, что однажды сделал для самого себя.
Автоответчик на моем телефоне подает сигнал об еще одном голосовом сообщении. Я удаляю его, не прослушав, и набираю номер Хемптона, решив, что время дать ответ пришло. И даже если он его не устроит, Итан ничего не сможет изменить.
