Жаль, власть существа пока что распространяется только на существ женского пола. Нет, конечно, физически существо очень сильно, и у него есть несколько крайне мощных, но краткосрочных проклятий, однако… Очки ненависти оно получает только от женщин. Уже проверено. И даже если женщина носит мужское имя, долгосрочные заклинания работают кое-как, а то и вовсе не действуют.
Но эта условность временная, силы существа растут с каждым часом. А когда свершится Ритуал — вообще удесятерятся. И исчезнет, наконец, тот маленький, свербящий и постоянно мешающий золотистый комочек, оскверняющий изысканную черноту злой сущности.
— Ой, гляди штарый, штранница! Куда же она бедная ночью, да по темному лесу…
— А ей вфе равно. Фмотри — повяфка.
— Ох, ты ж батюшки-и-и-и… Шлепенькая… Пойду, вштречу. Накормить треба.
— Ага, репы мно-о-о-ого ефе… Ефли б ты колобка не упуфтила…
— Я?
— Ты.
— А ты забыл, што нам батюшка шказал? Это еще, хорошо, што колобок от нас ушел… Взяли бы грех на душу!
— Э-эх…
Тем временем странница в монашеской одежде, уверенно и совершенно не спотыкаясь, будто и не было непроницаемо-черной повязки на глазах, подошла прямо к землянке.
— Хорошей вам ночи, добрые люди.
— И тебе, мать… Дочька… Внучка… Ой, совфем молоденькая.
— Няшка? Ты што ли? Вернулась, внученька!!!
— Ой, а фто же с глазоньками приключилофь?
И бабка, вскочив, полезла обниматься.
Существо удивилось. Направленный на него всплеск положительных эмоций доставлял практически физические страдания. И существо, вскрикнув, резво отпрыгнуло.
— Няфка! Неуфто? Ты фто?!! Это же мы! Бабуля с дедулей…
Существо трясло головой, пытаясь прийти в себя, когда из кустов, с треском и шумом вывалились два человека. Вернее, один человек, а второй… На первый взгляд человек, а вот если присмотрится…
Бледная, практически молочно-белая кожа. Алые, будто окровавленные губы. И странная прическа, очень походящая на пук перьев.
— Не говорите с ней! — заорал еще издали бледный. — И в глаза не смотрите!!! Это не ваша внучка!
— Чаво? — спросил дед. — Хто это?
— Ой, Гошподи! Упырь! Упырь енто, мертвец ходящий, я жнаю, мне Шунька о таких бледных рашкаживала! Внучка, шкорее в дом! Он не шможет войти, коли не приглошить его! Дед! Шкорее! Да брошь ты швою цыгарку!!!
— Стойте! — орал бегущий к ним потенциальный упырь. — Стойте! Не трогайте ее! Не смотрите!
Его спутник бежал молча, только громко сопел и топал огромными сапожищами. В руках у него был огромный колун и факел. Колун произвел на деда сильное впечатление, он враз вспомнил, что совсем недавно видел почти такой же у одного нелюдя, крошившего почем зря беспомощных зайцев. Правда зайцы почему-то были синие (не бухие, а именно синие), и дед списал то событие на иногда случающиеся у него странные видения.
Обычно дед был тихим и никого кроме своей бабки, когда особенно достанет, не гонял. Но сейчас опасность угрожала его внучке, кровиночке, единственной надежде и наследнице… Ну как наследнице. В наследство от деда оставались только долги.
Он подхватил валяющийся рядом дрын и на крейсерской скорости полкилометра в час устремился навстречу страшным пришельцам.
— Зафыбу-у-у! — взвыл дед страшным голосом. — Уходитя! Бабка, внучка, фкорее пряфтесь!
— Не могу! Шмотри, они Няшку ишпугали, плохо ей! Ох, ты, боженьки мои, вштавай, вштавай внученька…
Существо корчилось и извивалось на земле. Аура любви и нежности, окружающая стариков, лишала ее последних сил.
— Дед, окстись! Мы на твоей стороне! Это не твоя внучка!
— Уходите! Я вас не жвал! Уходите! Батюшке Фтаврофию пожалуюфь — не пощадит!
— Дед!
Удар дрыном — и тот, что несет топор, останавливается. Трясет ушибленной головой. Дебильно улыбается. Дрын, следуя законам жанра, ломается, и в руках старика остается лишь жалкий коротенький кусочек.
— Не упал, — сказал здоровый скалясь. И замахнулся топором на деда.
— Стой! Отставить! — бледный прыгнул и всем телом повис на руке с колуном. — Идиот! Страже сдам! Уволю к чертям! Без ужина останешься!
Последняя угроза явно подействовала.
Детина опустил топор и недоуменно посмотрел на бледного. Пробасил:
— Почему-у-у? А че он… Он ведь первый на-а-а-ача-а-ал…
— Так, — сказал маленький… Ну, не маленький, нормального роста пришелец. Просто на фоне спутника кажущийся подростком. Хотя и широкоплечим, отлично сложенным. — Всем стоять. Слушать только атамана. То есть меня.
Разбойники, понял дед. Атаман и ватажник. А почему всего двое-то? Ну, разбойники — это не очень страшно, брать у него, кроме репы, нечего, а бедных за просто так лихие люди обижают редко. Наоборот, то монетку кинут, а то едой поделятся.
Разоруженный старик приложил ладонь к уху и кивнул, показывая, что да, слушает. А куда деваться? У амбала топор, а у этого, второго — на поясе две булавы шипастых болтаются. Но не снимает он их, да и не желает старику зла, иначе не удержал бы своего ватажника.
О! А может атаман его к себе, в ватагу возьмет? А чего? Дед он еще крепкий, песок сыплется в умеренных количествах, да и собственный дрын есть… ну, был.
— Это, — альбатрос (дед, наконец, вспомнил слово, обозначающее совершенно белых людей) ткнул пальцем в бьющуюся в судорогах девушку. — Не. Твоя. Внучка.
— А ты, альбатрош, откель знаеш? И шам-то, кто такой будешь?
— Почему альбатрос?
— Дык ведь, белый.
— Аа-а-а… Альбинос.
— Не-е-е… Альбинош — это птица такая. Во-о-о-от ш таким вот ношом. Но ты меня не путай!
— Для простоты скажу так. Это — ведьма. Злая ведьма. Она вашей внучкой прикинулась, вот вы и перепутали. А я — инквизитор. На ведьм охочусь.
— Инквизитор — это имя?
— Нет, специализация.
— Аа-а-а… Хвамилия жначит.
— Ну, пусть так. В общем, дед. От имени Всемировой Инквизиторской Службы выношу тебе поощрение!
— Шлужу! — дед попытался вытянуться во фрунт, по дороге вспоминая, а чему же именно он служит и как отдавать честь. Не вспомнил и ограничился пионерским салютом.
Сомнения, посеянные инквизитором в душе старика, притупили терзающую существо боль. Оно смогло приподнять голову и обратить лицо к старухе.
— Бабуля… Скажи мне… Чего ты хочешь?
— Корыто, — не задумываясь брякнула та.
— Чего? — существо удивилось. В списке ее проклятий не было ни одного, включающего в себя такую тривиальную вещь, как корыто.
