Следующий документ был засвидетельствован Грэмом Норрисом, секретарем университета по приему студентов. Он кратко подтверждал, что мисс Хаммер хотела записаться, что доктор О'Холиген аннулировал необходимые требования, что он спросил ее о возрасте и указал, что она должна взять у него дома необходимые для курса материалы. Норрис заметил также, что на следующий день мисс Хаммер забрала свое заявление. Ему показалось при этом, что она была «необычайно расстроена».
Третьим документом было заявление об уходе по собственному желанию, вступающее в силу через две недели, в конце первого семестра. Имя Дэниела было напечатано в правом нижнем углу, не хватало только подписи.
Последний документ уведомлял о принятии отставки доктора О'Холигена. Далее следовали выражения глубочайшего сожаления в том, что столь высоко ценимый член преподавательского состава принял решение покинуть университет. Особое значение придавалось неоплатному долгу, в котором все в «Золотом Западе» оставались перед одним из самых высокоученых и любимых коллег. Ему желали удачи во всех его будущих начинаниях, а также выражалось мнение, что доктора О'Холигена ждет блестящий успех во всем, за что бы он ни взялся. Письмо было подписано доктором Бартом Манганизом, бакалавром образования, доктором философских наук и ректором университета «Золотой Запад», и всеми деканами. Имелся даже рукописный постскриптум: «Дан, очень жаль, что ты уходишь. Всего наилучшего, дружище. Шарлин шлет тебе свою любовь, Билли тоже. Нам всем будет тебя не хватать. Барт».
На Дэниела снизошло вдруг неожиданное умиротворение. Такое же, как на мотоцикле за спиной у сестры Имприматур. Его судьбу снова чудесным образом выхватили из его рук. Ну и пусть.
— Кто это — Билли?
— Брат Шарлин. Преподаватель, который тебя заменит.
— Связи с общественностью?
— Разумеется.
— Где он сейчас преподает?
— «Бенмор Минимум». Творчество в бухгалтерском деле. Ты подпишешь?
— Конечно.
— Вот и отлично. Нил, дай человеку ручку.
Адвокат Кинзелла нехотя протянул Дэниелу золотой шариковый «паркер». Дэниел подписал свою отставку. Кинзелла схватил лист и спрятал в папку вместе с остальными документами.
Ректор не сводил глаз с Дэниела, и на его лицо с уголка губ медленно вползала улыбка.
— Ручку можешь оставить себе, — сказал он, увлекая упирающегося Кинзеллу через кухню к задней двери, и захлопнул ее за собой. Дэниел остался в раздумии над своим будущим и золотым шариковым «паркером». Последний он выбросил в мусорное ведро и подумал, не случится ли нечто подобное и с первым.
«Шу-би-ду. Шу-би-ду-би-ду-би. Шибиди би-боп. Боппедди-би!» — распевали Сеймур Рильке и Владзю Валентино Либераче. Мистер Рильке аккуратно произвел трепанацию яйца в мешочек и зачерпнул роскошный белок. Поздний ужин был его ритуалом, а за стеной он слышал звук другого ритуала: Дэниел напускал воду для вечерней ванны.
Сеймур сделал музыку чуть громче. «Слишком уж часто ты принимаешь ванну, Дэниел, — сказал он сам себе, — Снап-шап-а-ду-ди. Наверное, любишь быть чистым. А-ду-ди-шап-шап. Ничто не заменит тебе горячей ванны. Шипади-дап-па-дап-дап! — но даже повар-кондитер заскучал от этого монолога. — Ага, вот трудное место! Та-та-та. Та-та-та. Шнит-шнит. Снап-приииии-ууууу-дап!»
Над поверхностью пены показались водяные очки. Выпуклые зеленые глаза стремительно окинули пухлый ландшафт. Усталые глаза. После того как Манганиз с адвокатом Кинзеллой удалились, Дэниел почти два часа неподвижно просидел на кухне.
Потом зазвонил телефон. Это была Евдоксия, из телефонной будки напротив собора Св. Беды.
— Чух, чух, чух! — все что он услышал, когда поднял трубку.
— Кто это?
— Это я. Звоню, чтобы сказать, что мы успели на поезд. Наша жизнь уже мчится по рельсам, Дэниел. Полный вперед к Земле Обетованной! — И она изобразила паровозный свисток, от которого он чуть не оглох. — Сегодня главный день!
— Когда мы увидимся?
— В самом конце. Ни секундой раньше, — на этом мисс Би-Иисус повесила трубку, а Дэниел включил воду в ванной и достал непочатую коробку ингаляторов.
Где-то в последний час все, что было реальным, и все, что было нереальным, поменялось местами. Город, дом, университет стали бесплотными, теперь terra firma[82] — Священное озеро. Алисон — дриада из сновидения, Ларио — добрый великан, Уинсом — крошка фея. Норрис и Перкис — гремлины, мисс Пластинг — гарпия, Мандельброд — гоблин, Маллет — заколдованный эльфами простак, мисс Хаммер, конечно же, суккуб,[83] Манганиз — жуткий монстр.
Священное озеро было пока пустынно, что позволило ему поставить своих студентов обратно на полку, откуда он взял их поиграть: леший Гленда, мистер Рильке в высоком поварском колпаке, маленький индеец К. К. Сук, сестра Имприматур — Валькирия, отец Синдж — Харон в своей ладье.
Теперь, отставив их в сторону, он подумал о себе и о том, что же еще случится, прежде чем все кончится. Должен ли он и впрямь умереть? Утонуть в ванне, например? Вряд ли еще одна авария мотоцикла. И в конце концов, в чем смысл всего этого? Притча и монокль. Вот в чем. Возможно, через несколько минут перед ним предстанут откровения Креспена, и не успела эта мысль мелькнуть в его усталом сознании, как нежно фосфоресцирующее Священное озеро раскололось на периферии зрения лучом розового света, изогнутым как исполненное желание и выплеснувшим на горизонт акварельный рассвет. В пустоте дугообразно пролетел пылающий метеор с радужным хвостом и будто подброшенными вверх лентами соткал над Священным озером яркий покров.
В этих необычных отблесках булькающие воды многообещающе вскипели и внезапно расступились, обнаружив сверкающую чашу, вознесенную окутанной покрывалом рукой. Возносимая чаша создавала смятение в накатывающихся волнах изумрудных паров, сладко-яблочные гирлянды тумана касались губ Дэниела и ниспадали в пену. Чаша достигла наивысшей точки своей параболической траектории и исчезла.
Зеленый Рыцарь материализовался на берегу, видение настолько подавляюще великолепное, что оно грозило в любую секунду раствориться в эфире своего собственного звездного величия. Рыцарь был в полном облачении, его благородная мускулатура была укрыта в панцирь паладина. К кольчуге из золотых колец были приделаны цвета травы грудной щиток, спинная пластина, пластины на плечи и предплечья, а также для защиты его верного сердца, ног и живота. Пластины были украшены картушами с изящной геральдикой, исполненной на киноварном фоне всевозможными оттенками зеленого: зрелость медной патины, травянистость хлорофилла, сверкание кварца, минеральных солей, бирюзы, угрюмого нефрита и перьев чирка, пастельная дымка молочного камня. Отполированные щитки горели на голенях, как раскаленные угли в печи, ноги были забраны в черные щетинные опорки. Серебряных колец кираса и рукавицы, ярче которых сверкал только шлем: богато раззолоченная каска с широким козырьком и глубоким забралом, увенчанная гордо топорщащимся плюмажем из хвоста зеленого дятла.
