Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
В доме пахло чем-то невообразимо радостным, но забытым. Я не сразу понял: ёлочная хвоя и ваниль.
Аромат детства.
* * *
Толком и не помнил, чем набил чемодан: в Казани до поезда у меня было только полчаса, хватал всё подряд. На столе оплывал в хрустальной вазе янтарный, невообразимо вкусный чак-чак; тётка сразу накинула пухлый оренбургский платок; Дарья, смеясь, примеряла тюбетейку, украшенную жемчугом. Я помог Коле-маленькому собрать железную дорогу и завёл ключом тугую пружину паровоза.
Морозы стояли знатные: растопил голландку в гостиной. Трещали дрова, к запаху Рождества добавился горьковатый дымок.
Я смотрел на повизгивающего от восхищения Колю, на стремительно катящийся паровозик и думал, что колёсные бронеавтомобили бесперспективны для преодоления вражеской обороны. Многочисленные воронки, ряды колючей проволоки, широкие траншеи – все эти препятствия требовали иного подхода, иного принципа. Автомобилю нужна дорога: а где её взять на поле боя? Разве только возить с собой…
Да! Возить с собой и подстилать под колёса. Гибкие рельсы, на шарнирах. Я схватил рождественскую открытку, карандаш и принялся чертить на оборотной стороне. Нарисовал кружки-колёса, обвёл их замкнутой линией. Гусеница, как на тракторе Холта из североамериканских штатов! Вот что нужно современной боевой машине. Что-то я такое читал про испытания на русско-балтийском заводе в Риге…
– А вы ведь думаете совсем о другом, не о празднике, – сказала Дарья.
Она гладила тонкими пальцами узкий бокал с шампанским – и это движение показалось мне вдруг волнующим, даже неприличным. Уши мои начали накаляться; я кашлянул, отложил открытку с наброском. В конце концов, это невежливо: дама скучает, пока я рисую всякую дребедень. И принялся болтать о ерунде, принятой в салонах; но Дарья не заинтересовалась последними новостями об увлечении спиритизмом, зато проявила удивительную глубину знаний современной поэзии. Мы жарко спорили о Бурлюке и Маяковском; тётушка тем временем пожелала спокойной ночи и, зевая, ушла.
Коле наскучила дорога; мальчик устроил в чашке мыльный раствор и выдувал пузыри: они дрожали радужными боками и словно просились к стеклянным братьям, на ёлку.
Один опустился на стол и лежал на нём, пока его товарищи медленно падали на пол, будто лишившиеся сил боевые аэростаты, и лопались, оставляя мокрые пятнышки на паркете.
Лежал на столе. Так и в природе мыльный пузырь не опустится на землю, если встретит плотное препятствие – более плотное, чем атмосферный воздух. То есть, например, если противник применит хлор, стелющийся по земле, газ можно обнаружить с помощью генератора крупных, в аршин диаметром, мыльных пузырей: они будут издалека видны наблюдателям и заранее покажут присутствие отравляющего вещества.
Чёрт, а ведь это идея! Я вновь схватил открытку – но на ней уже не оставалось места.
– Возьмите, – сказала Дарья и положила передо мной чистый альбомный лист, – возьмите, я же вижу: вы не здесь, вас переполняют идеи.
Я схватил бумагу и начал набрасывать принципиальную схему: компрессор для производства сжатого воздуха, резервуар с мыльной суспензией. Нужно подобрать состав, чтобы пузыри надувались большими и обладали прочными стенками, долго не лопались…
Очнулся я, наверное, через час: Коленьки не было, а Дарья сидела напротив и смотрела на меня, положив подбородок на ладонь. В её фигуре было что-то такое. Уютное и нежное.
– Ради бога, извините меня. Я веду себя совершенно дико.
– Ну что вы, продолжайте. Мне очень нравится смотреть, как вы думаете, Николай. Увлекательное зрелище, будто присутствуешь при рождении тайны.
– Всё, хватит на сегодня.
Я достал из буфета новые бокалы, открыл бутылку кагора. Погасил электрический свет; теперь гостиную освещали только крохотные плевочки свечек и сполохи, проникающие сквозь круглые щели печной дверцы.
Вино играло в стекле красными отсветами: словно в крови начинался пожар – пока ещё несмелый, юный и застенчивый.
Не помню, как она оказалась в моих объятиях. А вот вкус вина на губах – помню. До сих пор.
И её слова:
– Если сможешь – не спеши. Мне немного страшно. Ты – первый мой.
В окне вдруг мелькнул размытый силуэт: золотые волосы, серые глаза.
А может, просто луна сверкнула сквозь ветви тополя.
Глава шестнадцатая
Боевые лохани
Январь 1916 г., Петроград
– Скажу прямо: я был поражён. Нет, не оригинальностью идеи, а вот этим вашим… Не знаю, как и сказать. Толстовством, вот! Которое абсолютно не к лицу боевому офицеру. Тем более фронтовику, самому испытавшему весь ужас германской бесчеловечности.
Уши мои пылали. Генерал Ипатьев, заложив руки за спину, по своей привычке ходил по кабинету; я сопровождал его маятниковое движение от подоконника к карте фронтов на стене и обратно, как зрители лаун-тенниса сопровождают движение мяча от одного игрока к другому.
– Идёт война, которой не было в истории. Война на выживание нашей цивилизации, нашей страны. И в ней нет места слюнтяйству!
– Позвольте, ваше превосходительство, – решился я наконец, – но кто-то должен сделать первый шаг к милосердию. Если нам нужны вражеские позиции, а не мучения людей, то проект «Веретено»…
– Никакого «Веретена», зачем? Проект «Кот Баюн» не будет осуществлён, пока я возглавляю русскую боевую химию! Нам не до экспериментов, подпоручик. Пятнадцатый год проигран Россией вчистую, ещё полгода таких неудач – и страна рухнет! Нам немедленно нужно делать то, что доступно: газовые снаряды для трёхдюймовок. А не заниматься пустыми мечтаниями!
– Виноват. Если вы, Владимир Николаевич, называете мои идеи пустыми и вредными, то я считаю обязательным немедленно подать рапорт об отправке меня на фронт. В любом качестве.
Ипатьев остановился. Посмотрел на меня, огладил аккуратный клинышек бородки, усмехнулся:
– Ишь ты, кипит, что твой самовар. И уши, словно медные, сверкают. Николай Иванович, я ценю вас более других сотрудников комитета. И даже, пожалуй, люблю. Журю вас по-отечески: вы распыляетесь, друг мой. Понятно, что вам многое дано; но так многое и спросится. Кроме того, я зол. Но не на вас, а на вышестоящее начальство: нам придётся расстаться.
– И рапорт не понадобится? – не понял я.
– Нет. Вас отзывают в распоряжение Особого комитета при Генеральном штабе. Ваш доклад относительно прорыва обороны с применением блиндированных экипажей воспринят очень серьёзно. И мне жаль расставаться с вами, разлюбезный Николай Иванович. Уж простите, что ворчал на вас; но исключительно ради вашей же пользы.
Он протянул руку; я вскочил, чтобы пожать.
– Докажите там, что русские химики – люди во всех смыслах уникальные. Ведь так и есть, не правда ли? А когда закончите миссию – возвращайтесь. Помните: я всегда найду для вас должность в своём ведомстве. Удачи!
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
