Боль стала невыносимой, и Эстер решилась открыть глаза и бросить взгляд на свою руку.
— О боже! — прошептала она и потеряла сознание.
— Слава аллаху, она в обмороке! — сказал Халид матери. — Крепче держи ее руку.
Михриму не нужно было обучать, что и как делать в подобных случаях. Она намертво вцепилась в руку невестки, в то время как Халид осторожно извлекал кинжал. Из сквозной раны обильно хлынула кровь. Халид перевязал руку жены полоской тонкого полотна, но на белой ткани сразу же проступило алое пятно, и с каждой секундой оно увеличивалось в размерах. Где же этот проклятый мавр-лекарь?
— Она остановила удар, предназначенный мне, — сказала Михрима. После того как непосредственная опасность миновала, к ней пришел страх. Она трепетала при мысли, что безжалостная сталь могла вонзиться в ее тело.
Халид промолчал. Он мысленно клял себя самыми последними словами. Никак нельзя было разрешать женщинам посещение базара, когда Форжер рыскает по Стамбулу.
Дверь распахнулась, и запыхавшийся лекарь вбежал в комнату. Он промыл рану, наложил швы, прикрыл повязкой с целебной мазью.
— Рука принцессы скоро заживет, — заверил Халида мавр. — Шрамы останутся, но будут почти незаметны.
Халид выслушал лекаря, кивнул и покинул спальню.
Ему нужно было опросить свидетелей и узнать все подробности неудавшегося покушения.
Прежде чем расстаться с пациенткой, мавр передал Михриме пакетик со снадобьем.
— Когда принцесса очнется, дайте ей этот болеутоляющий порошок.
Михрима несла в одиночестве караульную службу возле постели невестки. Маленькая дикарка сегодня спасла ей жизнь. К тому же, очевидно, она искренне полюбила ее меченного уродливым шрамом сурового сына. Вероятно, Эстер смогла увидеть в нем то, что другим было недоступно.
— Я не умру? — шепотом спросила Эстер после нескольких минут забытья, которые Михриме показались часами.
— Конечно, нет. Лекарь зашил твою рану. Он сказал, что ты скоро поправишься, а на память останутся лишь крохотные шрамы.
Лицо Эстер исказилось в страдальческой гримасе. Михрима поспешила к двери и приказала дежурившей там рабыне принести кубок с шербетом.
— Где Халид? — спросила Эстер.
— Пытается ухватиться за кончик оборванной нити, хотя это бесполезно. Убийца мертв, а те, кто нас охранял, — тупые ротозеи. Я восхищаюсь твоей храбростью, ты спасла мне жизнь!
— Если бы я сознавала, что убийца покушается на тебя, я бы не стала ему мешать, — неожиданно для себя самой выпалила Эстер.
— То, что ты сказала, — неправда, — покачала головой Михрима. — Ты нарочно чернишь себя.
— Надеюсь, твои слова не означают, что ты теперь меня полюбила?
— Нет, но я узнала тебя получше.
— А как поживает Омар?
— Маленький евнух полностью выздоровеет к утру. Лекарь осмотрел его и дал лекарство.
Юная рабыня внесла кубок с шербетом и удалилась. Михрима добавила туда немного порошка, размешала пальцем и предложила напиток невестке. Эстер резко мотнула головой.
— Выпей шербет.
— А потом я засну?
— Да.
— Во сне я вижу кошмары.
— Какие?
— Они тебя не касаются. — Эстер была настороже и натянута как струна. — Лучше скажи, за что ты презираешь своего сына?
Михрима в крайнем изумлении уставилась на невестку и довольно долго хранила молчание.
— Несмотря на его прегрешения, я своего сына люблю, — наконец заявила она.
— Лгунам в вашей стране отрезают языки, — как бы между прочим заметила Эстер.
— Откуда ты взяла, что я не люблю своего единственного сына?
— Я слышала, как ты обвиняла его в гибели своих детей.
— Когда это было?
— Неважно, но я слышала это из твоих собственных уст.
— Временами горечь от утрат затуманивает мой мозг, и невольно обидные слова срываются с языка, — призналась Михрима. — Из-за своего уродства Халид должен быть готов к оскорбительным высказываниям в свой адрес, особенно со стороны женщин.
— О каком уродстве ты говоришь?
— О его шраме.
— Это не уродство. Это знак воинской доблести.
— Рада слышать это от тебя, — с сомнением в голосе произнесла Михрима. — Может быть, аллах и предназначил тебя, по мудрости своей, в жены моему сыну. Плохо лишь то, что он, всемогущий, ошибся немного и прислал дикарку.
Эстер оскорбилась, хотела вскочить и дать бой, но, пронзенная болью, вновь упала на подушки. Обида, беспомощность и боль — все вместе заставили ее горько заплакать на глазах у враждебно настроенной к ней свекрови.
Вошедшему в этот момент Халиду она пожаловалась:
— Твоя мать довела меня до слез. И рука болит нестерпимо.
Халид уже был готов обрушиться на мать.
— Я только хотела успокоить ее, — защищалась Михрима.
— Ты никого не способна успокоить. А все потому, что ты и есть воплощенное зло.
Оскорбленная до глубины души, Михрима направилась к двери, но с порога все же решилась дать совет:
— Если упрямая дура выпьет шербет, прописанный ей лекарем, то боль ее утихнет.
В ответ Эстер собралась с силами и крикнула:
— Ты зловредная, ядовитая ехидна, оставь меня без своих лживых советов!
— Я навещу тебя завтра утром, дорогая, — пообещала Михрима с улыбкой на устах.
— Чтобы убедиться, что я при смерти? — спросила Эстер.
— Разумеется, дорогая, — откликнулась свекровь уже из коридора.
— Обожди! — позвала ее Эстер. Михрима появилась в дверях спальни.
— Ты научишь меня, как дурачить торговцев? Михрима заметно смутилась.
— Я не понимаю, о чем ты.
— Я хочу научиться обводить вокруг пальца торговцев, как это делала ты сегодня. Халид подавился смешком.
— Торговаться — это не значит дурачить, — попыталась поставить на место зарвавшуюся невестку Михрима. — Все продавцы к этому привыкли и именно этого ждут от покупателей.
— Сможешь научить меня? — настаивала Эстер. Михрима выдержала паузу, как бы раздумывая, потом сказала:
— С одним условием. Если ты выпьешь шербет.
— Хорошо. — Эстер пошла на мировую. Халид поднес жене кубок с шербетом. Эстер сделала маленький глоток.
— Все до дна, — строго сказала Михрима.
— Ведьма! — пробормотала Эстер, чем вызвала усмешку Халида.
