Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
У меня было заветное желание учиться в колледже. Я пришла в Университет имени Джорджа Вашингтона — муниципальное учебное заведение, ближайшее к дому. С собой принесла «справки о психическом здоровье», которые требовались для поступления: характеристику от лечащего врача и выписку из клиники. (При поступлении на курсы машинописи я их не предъявила — забыла дома.) В приемной комиссии мне задали вопрос: случались ли у меня вспышки агрессии? Да, случались. Есть ли уверенность, что впредь такого не случится? Нет. Кому еще будут предъявлены мои справки, поинтересовалась я, и станут ли они достоянием гласности? Да что далеко ходить: в приемной комиссии работали студенты. Конфиденциальность личных данных, ответили мне, гарантировать невозможно.
За дверями колледжа я едва не задохнулась от обиды, и тут к остановке подъехал автобус с надписью: «Американский университет». Я спросила у водителя, это реальный университет или просто название места.
— Да, настоящий университет.
Я доехала до конечной остановки. В приемной комиссии от меня не потребовали ни справок, ни вкладыша с оценками. Свидетельство о среднем образовании есть? Будете сдавать вступительные экзамены? На оба вопроса ответила «да». Записалась на две программы, чтобы потом сориентироваться по ходу дела.
Впоследствии мне всегда казалось, будто лишь в колледже и началась моя настоящая жизнь. Мне предстояло освоиться в аудитории, приобрести базовые навыки общения, выяснить, что учеба — дело тонкое и затяжное. Долгий интеллектуальный голод заставлял меня с жадностью хвататься за новые знания — хоть по биологии, хоть по литературе. Доктор Айра Стайнмен пишет в своей книге «Лечение „неизлечимых“» о перефокусировке энергии между порождениями больного сознания и интеракциями здорового. Для такой перефокусировки требуется невероятная энергия. Помню, как-то я провела воскресный день в компании сына родительских знакомых и его приятелей, изо всех сил пытаясь подстроиться под общее настроение, разговоры, ленивый отдых, чтобы просто оттянуться. Мне казалось, я отлично справляюсь с поставленной задачей, но тут один парень спросил: «Что с тобой творится, Джоанн? Все время куда-то уплываешь». Надеюсь, я кое-как замяла этот вопрос, но на самом деле поразилась. Как этим ребятам такое удается? Да они же просто титаны, если способны к постоянной концентрации внимания. Моей энергии не хватило даже на один день, самый обыкновенный и ничем не примечательный. Что уж говорить о более сложных ситуациях?
Но мало-помалу, сама не знаю как, это произошло. Окружающим всегда интересно знать, оставляет ли столь длительная болезнь какие-либо следы. Я отвечаю на этот вопрос утвердительно. Существует немало общественных конвенций, которые усваиваются в отрочестве, но я их в свое время упустила и наверстать не смогла. Даже по прошествии столь длительного времени мне порой требуется пара мгновений, чтобы убедиться в реальности того, что я вижу.
Я стала жить так, как живут вышедшие на свободу заключенные, свыкаясь с парадоксами, набивая шишки и учась на простых радостях. В летнее время подрабатывала, путешествовала; встретила молодого человека, мы с ним обручились, отправились в Англию, он меня бросил, я обревелась и прекрасно провела время. Сеансы терапии окончились за год до выпуска.
Пока разворачивалась моя жизнь, я понятия не имела, что доктор Фромм-Райхманн ведет ожесточенные профессиональные войны с медицинским истеблишментом по поводу правомерности и эффективности применения психотерапии для лечения психотиков. Тогда широко использовались длительные курсы электрошоковой терапии и инсулиновой комы, входили в практику химические транквилизаторы и психотропные препараты. Моему доктору все решительнее приходилось отстаивать свою методику, а также тезис о том, что психоз, диагностированный на ранней стадии, излечим.
В ту пору ей было под семьдесят; здоровье пошатнулось, общее состояние усугублялось прогрессирующей потерей слуха. Как-то летом я заехала проведать ее в Санта-Фе, штат Нью-Мехико, где у нее был небольшой летний домик. Я работала в тех краях — занималась выпасом лошадей, которых готовили для праздничного шествия, и повидалась с ней лишь один раз.
На выпускном курсе я познакомилась с физиком-ядерщиком, работавшим в Энн-Арбор; родители его жили в округе Колумбия. Он подходил мне по всем статьям, но в то время я еще пряталась за ложью. После знакомства с его компанией я поняла, что обречена всю жизнь передавать вазочки с печеньем, пока блестящие и просто талантливые люди будут вести беседы на недоступном для меня языке и сами никогда не поймут моих метафор и мыслей.
И вот однажды мы с подругой, за которой ухаживал однокурсник, получили приглашение на ужин. За столом нас было семеро; четверка молодых людей (двое — студенты психфака) в складчину снимала дом. Беседа текла легко, без напряжения. С нами сидел также умственно отсталый мужчина, уход за которым взяли на себя обитатели дома. Самый интересный из этих молодых людей работал санитаром в отделении — по сути, гериатрическом — для ветеранов, страдающих алкоголизмом. Он обмолвился, что хотел устроиться на работу в ту клинику, где лечилась я.
— Там не держат пациентов такого профиля, — объяснил он.
Я сказала ему на ухо, что это не так. В тот момент у меня возникла потребность открыть правду в благодарность за ту радость, которую доставила мне беседа. Немного позже он высказался насчет режима дня все в той же клинике. Я вновь ему возразила и сама не поверила, что настолько осмелела. Под бременем лжи мне вдруг сделалось дурно. У меня не было надежды еще раз увидеть этих милых людей, даже доброго, с теплотой во взгляде парня по имени Аль — моего собеседника.
— Ты там работала? — поинтересовался он.
Наконец-то я решилась отбросить притворство и, набрав побольше воздуха, сказала:
— Я там лечилась.
Наступила мертвая тишина. У всех расширились глаза. Мне стало совестно за общую неловкость. Потом Аль произнес:
— Они чертовски хорошо потрудились.
Это было лишь первое прекрасное утверждение — впоследствии я услышала от него множество других. Познакомились мы в марте пятьдесят пятого, а в сентябре поженились.
На деньги, подаренные нам на свадьбу, мы отправились в путешествие по Италии, где Альберт служил в конце Второй мировой войны. Денег хватило на девять месяцев, мы вернулись домой и вскоре переехали в Колорадо. Я поступила учиться на летнюю программу в городке под названием Голден и была в восторге от горного пейзажа. Поселились мы в переоборудованном гараже на одну машину; Альберт занимался торговлей пылесосами и оборудованием для детских садов, а я безуспешно пыталась найти работу. Через некоторое время мы перебрались в маленький домик у подножья горного склона; Альберт получил работу в службе помощи неблагополучным семьям. Моей работой стала беременность.
В тот период я поведала Альберту историю Йоркской резни 1190 года, которая была темой моей дипломной работы в колледже. Мне казалось, из тех событий может получиться неплохой роман. Я видела в них микрокосм элементов, из которых вырос холокост: те же эмоции, те же обстоятельства, те же маниакальные вожди.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
