Между тем в Смоленской ставке короля Сигизмунда III в мае 1610 года решали, что делать дальше в преддверии неминуемого столкновения с армией царя Василия Шуйского. В Москву даже был отправлен гонец Слизень с предложением заключить «вечный мир» в обмен на Северскую землю. Такой договор, конечно, был бы самоубийственным для царя Василия Ивановича, и он, напротив, поставил условием переговоров уход королевского войска из-под Смоленска[438]. В течение нескольких дней, пока под Смоленском ждали результатов миссии Слизня, королевские секретари записывали в своем дневнике: «ничего не случилось», «тишина». Наконец, 1 июня (22 мая по старому стилю) там появились знаменательные для русской истории строки об отправке из смоленского лагеря гетмана Станислава Жолкевского: «1-го числа у короля было частное совещание, на котором король постановил послать гетмана, чтобы он привел к повиновению то войско (тушинское. — В. К.), установил в нем дисциплину, как было прежде, и, соединившись с ним, шел против неприятеля, о котором сделалось известно, что он приготовляется идти на помощь Смоленску»[439]. За сухой протокольной записью осталась скрыта тайная подоплека конфликта коронного гетмана Станислава Жолкевского с влиятельными советниками короля Сигизмунда III, братьями Яном, Якобом и Андреем Потоцкими. Последние, как было про них известно в королевском войске, начинали уже делить будущую смоленскую победу[440].
Конкуренты гетмана Жолкевского предложили поручить ему какое-нибудь безнадежное предприятие. Так он был отправлен с несколькими сотнями человек на выручку польско-литовским отрядам, теснимым в разных местах Московского государства. У гетмана была очень неопределенная королевская инструкция: «предложить москвитянам (если до этого дойдет) на государство королевича Владислава»[441]. Из-под Смоленска он отправился 23 мая (2 июня) 1610 года. Однако вместо неудачи поход этот принес ему невиданный триумф и немеркнущую славу. Одновременно экспедиция гетмана Станислава Жолкевского стала прологом побед самого короля Сигизмунда III в Московском государстве.
Сначала маршрут гетмана лежал к Белой, где он должен был помочь осажденному отряду Александра Госевского. В дороге он соединился с бывшими тушинцами, в том числе с их наиболее организованной силой под командованием полковника Александра Зборовского, и повернул с ними на смоленскую дорогу. Стратегический смысл укрепления в Цареве Займище гетман Станислав Жолкевский разгадал: «Князь Димитрий намеревался вытеснить нас успешным фортелем, употребленным Скопиным; поэтому он приказал Валуеву построить городок при Цареве, что и было сделано Валуевым с большой поспешностью». Но известно, что копия всегда хуже оригинала. Князь Дмитрий Шуйский не учел многое из того, что учитывал князь Михаил Скопин-Шуйский, строя, например, укрепленный острог под Калязином. Главным образом, не учтено было то, что Царево Займище отстояло на значительном отдалении от основного войска в Можайске. Поэтому, когда были получены известия о начале приступа к Цареву Займищу королевских войск, князь Дмитрий Шуйский нарушил правило, соблюдавшееся Скопиным, и двинулся со всем войском на открытое пространство. Более того, ему приходилось спешить и сделать круг, потому что можайская дорога была сразу же отрезана гетманом Станиславом Жолкевским под Царевым Займищем. Так брат царя привел свою армию к месту будущего позора — деревне Клушино.
Клушинскую битву 24 июня (4 июля) 1610 года до сих пор в польских учебниках истории считают одним из самых великих сражений в истории Польши[442]. Ее трофей — «хоругвь самого Шуйского, весьма отличную, штофную с золотом» (описание гетмана Станислава Жолкевского), — и сегодня показывают школьникам и туристам в национальном Краковском музее князей Чарторижских. В русских же анналах эта забытая битва потерялась или была вытеснена другими поражениями и потрясениями, в том числе и теми, которые произойдут следом, уже в 1611 году, когда полякам и литовцам сдастся Смоленск, а шведам Новгород. Но истоки последовавшего междуцарствия, конечно, лежали у этого можайского селения.
О том, что там происходило, хорошо известно как со слов гетмана Жолкевского, на другой же день отправившего королю под Смоленск победную реляцию, так и со слов шведских наемников, вынужденных возвратиться после этой битвы домой. Все решил маневр гетмана, не ставшего дожидаться подхода под Царево Займище большого войска, а совершившего марш-бросок по направлению к неприятелю. Войско Жолкевского прошло в одну из самых коротких и светлых июньских ночей около четырех польских миль (примерно 20 километров) и с рассветом атаковало утомленную, в свою очередь совершившую длинный и тяжелый переход накануне армию князя Дмитрия Шуйского. На исход битвы повлияли начавшиеся измены «немцев», потому что в наемном войске все перессорились из-за задержанного жалованья. Автор «Нового летописца» позднее обвинял главного воеводу князя Дмитрия Шуйского в том, что он получил жалованье, но не раздал его вовремя: «Грех же ради наших ничто ж нам успеваше, нача у них сроку просить, будто у него денег нет, а у него в те поры денег было, что им дати»[443]. Однако, по сведениям гетмана Жолкевского, жалованье иноземцам было как раз роздано накануне битвы; по этому поводу даже состоялся пир у боярина князя Дмитрия Ивановича Шуйского, на котором шведский воевода Якоб Делагарди похвалялся захватить в плен самого Жолкевского.
Внезапный маневр гетманского войска под Клушиным застал врасплох князя Дмитрия Ивановича Шуйского и в итоге заставил капитулировать и московское войско, и «немецких» наемников. По гетманскому описанию, «битва продолжалась долго; как наши, так и неприятель, особенно же иноземцы, несколько раз возобновляли бой. Тем из наших, которые сразились с московскими полками, было гораздо легче, ибо москвитяне, не выдержав нападения, обратились в бегство, наши же преследовали их… Конница французская и английская, подкрепляя друг друга, сражалась с нашими ротами». Когда эта конница осталась без поддержки разбитых московских полков и немецкой пехоты, тогда и она «не могла устоять, пустилась бежать в свой стан», где всадников продолжали преследовать роты Жолкевского. Бегство с поля боя шведских воевод Якоба Делагарди и Эверта Горна заставило оставшееся без командования наемное войско, «до трех тысяч или более», вступить в переговоры о сдаче с гетманом Жолкевским. Все это видел главный воевода московских сил князь Дмитрий Иванович Шуйский, остававшийся еще в своем обнесенном частоколом лагере вместе с приближенными и немногочисленной охраной. Рядом с ним оказались в этот момент и другие воеводы — боярин князь Андрей Васильевич Голицын, окольничий князь Данила Иванович Мезецкий. Туда же возвратился Якоб Делагарди[444].
