– Погуляй, ладно?
И мы снова сделали это.
Я умоляла Глеба не покупать «хаммер». По-моему, это – ужасная машина. Но Глеб был непреклонен.
– А ты тогда езди на «порше», если он тебе так нравится.
Единственное на что мне удалось его уговорить, так это не покупать «хаммер» прямо сегодня. Авось завтра настроение изменится и к нему вернется его изысканный вкус. Я стала кричать, что у меня сейчас заболит желудок, и он, хотя и был недоволен, согласился все бросить и ехать обедать. И даже сел в ненавистный «порше». Хотя в нем тесновато. Некуда вытянуть ноги.
В ресторане «Тритон» очень красивый мужской туалет. И там очень весело делать всякое, любуясь на экзотических рыбок, плавающих в сливном бачке.
Что мы ели, я помню смутно. То есть Глеб сочно и радостно ел всякие вкусности, а я ела картофельное пюре с белым хлебом и оливковым маслом. Женщины смотрели на веселого Глеба особенно охотно, потому что он не останавливал их, как раньше, своим обычным ледяным взглядом, а открыто улыбался в ответ. Впрочем, в этой открытой улыбке не было и десятой доли того кокетства, которое скрывалось в его прежней романтической холодности.
Мы вернулись к нему домой, примерили обновки. Нужно было ходить голой, но в новой обуви.
А потом Глеб перетащил в спальню жидкокристаллическую панель, мы валялись и тупо смотрели телевизор.
Вскоре Глеб уснул, а я включила «Фэшн-канал» без звука. И просто лежала рядом с ним. По подиуму ходили попеременно то андрогины с тонкой шеей, то андрогины с толстой шеей. Так я отличала женщин от мужчин.
Другое дело – мой мужчина. Сказать, что он был прекрасен, когда спал, значило сказать ничего не значащую банальность. Он светился изнутри, как Адам до грехопадения. Тело его излучало небесное электричество, которым можно питаться, как солнечной энергией. Так я и лежала, касаясь губами то его спины, то плеча.
Спустя час восхищение и боготворение сменились животно-материнскими чувствами, и мне хотелось вылизать его, как кошки вылизывают своих котят.
Но он все спал, а мне не хотелось его будить.
Потом я и сама задремала, а когда проснулась, почувствовала невероятное возбуждение. Вообще-то, нимфомания никогда не была моей болезнью. Но в этот вечер со мной происходили неизвестные мне ранее метаморфозы, все менялось с калейдоскопической быстротой.
За окнами было темно. Ранний вечер или глубокая ночь – я не знала. Совершенно без всякой причины я оказалась вдруг в состоянии полуоргазма, когда все мышцы – участники процесса напрягаются до сверхусилия, лопаются мелкие сосуды, выступает обильный пот, а фейерверк все не наступает. В какой-то момент напряжение стало непосильным, я положила его большую ладонь себе на лобок, и последовала мощная разрядка. Почти такая же, как тогда в «Астории». А он по-прежнему спал и не знал об этом.
Удивляться было нечему, он пережил сильнейший стресс, когда боялся, что ничего не получится. А потом, как восемнадцатилетний, сделал это вместе со мной одиннадцать раз. Это в его-то не юные тридцать пять. Хорошо, что он спит. А то началась бы рефлексия, объяснения в любви, сеансы психоанализа, рассказы о прежних связях.
Он слишком хорош, слишком прекрасен, чтобы принадлежать одной женщине, даже если эта женщина – я. Его семя надо собирать и продавать за большие деньги. Или награждать им за большие заслуги.
И вдруг я поняла главное. Будто бритвой по глазам.
Однажды он уйдет. Найдет другую. И уйдет к ней, как ушел Петров. Или уйдет просто, как сделал Джоел.
Я лежала. Вновь родившийся страх с быстротой невского наводнения заполнял все полости моего организма, пропитывая сознание, подсознание и все прилегающие внутренние области.
Телевизор продолжал показывать андрогинов.
Новый страх вызвал сильнейшее навязчивое желание постоянно осязать его. Не просто пяткой или пальцем, но как можно большей поверхностью кожи. А еще лучше не кожей, а тем, что под кожей. А еще точнее, чтобы он сам, весь, целиком, находился внутри, в середине меня.
В конце концов меня осенило, что мне просто нужно его съесть. Ибо что является самым сильным, крайним проявлением плотской любви? Конечно, каннибализм! Как я раньше об этом не догадывалась? Освободиться от этой мучительной, патологической привязанности к его телу я смогу, только если съем кусок этой плоти.
А он все не просыпался.
Я встала и отправилась на кухню.
Примерила к руке «Золотую рысь» и поняла, что с одного удара мне не переломить ему хребет, он слишком крупный. Его позвоночник толщиной с мою руку. Мне просто не хватит массы.
Я пошла в прихожую, достала из гардероба спрятанный саквояж, а из него – свой рабочий нож. Старая рукоятка удобно легла в ладонь, как будто была из нее родом.
В кабинете взяла с полки анатомический атлас. Полистала. Линию его тела, которую я больше всего люблю, оказывается, образует широчайший мускул спины. Будем знакомы. Наверное, ты вкусный.
А вот если воткнуть нож спереди между восьмым и девятым ребрами близко к грудине, то попадешь прямо в сердце. То, что придется перерезать, называется большой грудной мускул. Прости, брат, ты тоже красивый.
Я села на кровать рядом с Глебом и попыталась пересчитать его ребра. Но тонкий жирок мешал мне сделать это визуально. Придется на ощупь. Я проверила свои руки. Они были теплые.
Я тихонько дотронулась до его кожи над нижним ребром, Глеб не шелохнулся, он продолжал спать.
Первое. Второе. Третье. Любимый. Четвертое. Восхитительный. Пятое. Волшебный. Шестое. Мой. Седьмое. Только мой. Восьмое.
– Щекотно. Разбудила.
Глеб схватил меня за голову и притянул к себе, чтобы поцеловать. Я успела отбросить нож. Тот без звука упал на ворсистый ковер.
Глеб перекатил меня на спину и снова продемонстрировал свою мужскую силу. Выносливость его росла раз от раза.
Он улыбался мне. Он был мой.
Бесы отступили.
Он обнял меня и снова уснул.
На этот раз я уснула вместе с ним.
В тайную комнату в этот день мы так и не сходили.
Воскресенье было бессмысленно-счастливым днем. О нем даже нечего рассказать. Таких едва наберется три за всю мою жизнь. Мы ели, совокуплялись, гуляли в парке.
Вернее, этот день был бы счастливым, если бы каждую минуту я не думала о том, что он уйдет.
Легко найдет себе юную модель и уйдет. Среди моделей попадаются довольно умные девушки.
Чем плоха я? Да ничем. Просто ушли же от меня Петров и Джоел. Уйдет и Глеб. Это очевидно. И я этого не переживу.
Но я поступлю хитро. Я уйду сама. Придумаю что-нибудь и уйду. Только позволю себе этот счастливый день. Один день.
А завтра он все равно улетит.
