Нэйтан Стин. Прекрасный муж и любящий отец. Всеобщий друг. Человек принципа.
У меня в руке букет из розовых и красных гвоздик. На улице непривычно холодно, и когда я начинаю плакать, слезы обжигают мое замерзшее лицо.
– Одна пожилая женщина сказала мне, что тебе, возможно, это понравится.
Смотрю я на могилу, но обращаюсь куда-то во Вселенную, надеясь, что Нэйтан меня слышит. Выжидаю мгновение – может быть, нужно дать моим словам время просочиться сквозь землю.
– Для нее эти гвоздики значили «Я тебя прощаю». Для меня… Думаю, они значат «Прости меня».
Я пытаюсь улыбнуться – знаю, что Нэйтану бы это понравилось. А потом кладу цветы рядом с надгробием.
– Я знаю, о чем ты думаешь. За что она извиняется? Ну, для начала за то, что злилась на тебя, когда ты погиб. Я обиделась, потому что подумала, что ты ставишь помощь другим выше собственной семьи. Это глупо, я знаю. И в глубине души уверена, все было совсем не так. Я знаю: если бы ты действительно видел угрозу, то придумал бы что-то другое. А как я могу винить тебя за то, что ты помогал людям? Иного я от тебя и не ожидала. И я делаю все возможное, чтобы поверить в то, что ты сказал мне в свой последний вечер. Если предначертано умереть молодым, никакой доктор тут не поможет. Должно быть, просто пришло твое время, – говорю я.
Поднимается ветер, шелестят листья на деревьях вокруг. Мне кажется, это Нэйтан так мне отвечает:
– И ты прости меня. Я тоже скучаю по тебе.
Но если ветер стих, то рыдания душат меня с новой силой. Всхлипывая, я продолжаю:
– А еще прости, что усомнилась в твоей преданности. Пока ты был жив, мне и в голову не приходило ничего подобного, но когда тебя не стало… Все, что я прочитала или услышала… просто не могло не заставить меня сомневаться. Но теперь все позади. В глубине души я твердо знаю, что между тобой и Мэделин ничего не могло быть, пока мы с тобой были женаты. Ничего, кроме переписки, уж точно. Да, мне было нелегко принять то, что ты не был со мной откровенен о своем прошлом, но я верю, что у тебя имелись на то веские причины. И, хоть я все еще не понимаю, почему ты скрывал это от меня, хочу, чтобы ты знал: я решила верить – ты знал, что делал.
Я вытираю лицо рукавом свитера.
– И наконец прости меня за то, как я вела себя перед нашими детьми. Не нужно было рассказывать им о Мэделин. Прости меня, что подорвала их веру в тебя. Я очень плохо с тобой поступила.
На мгновение вечерний воздух становится недвижим. В этой тишине и темноте я вижу еле заметно освещенные луной строки на надгробном камне – любимая цитата Нэйтана из Библии: «И вот некто, подойдя, сказал Ему: «Учитель благий! Что сделать мне доброго, чтобы наследовать жизнь вечную?»
– В своей жизни, милый, ты сделал много добрых дел, даже не придавая этому значения. Ты совершал добрые поступки каждый день, каждую неделю, не тяготясь этим, снова и снова, – говорю я.
Снова поднимается ветер и развевает мои волосы. Я закладываю непослушные локоны за ухо и достаю из сумочки завязанный шнурком мешочек. В нем камешки, которые Нэйтан так долго носил в карманах. Я высыпаю их себе на ладонь, а затем, на одинаковом расстоянии друг от друга, кладу на надгробие.
– Думаю, будет справедливо, если они по-прежнему будут с тобой…
И жду, пока ветер стихнет, опасаясь, как бы он не унес мои прощальные слова, прежде чем мой муж их услышит. Борясь с последними слезами, я шепчу:
– Ты всегда был для меня опорой, Нэйтан… и всегда будешь.
– Что-то ты сегодня поздно, – говорит Тай, услышав, как я вошла. – Были трудности с доставкой?
Да уж, труднее мне еще не было.
– Пожалуй, – отвечаю я и кладу сумку на край стола рядом с Таем. Он смотрит очередную серию «Американской семейки»[8], записанную на видео, но ставит на паузу, когда я спрашиваю, где Элис.
– Кто ж ее знает? Наверное, пишет очередной пост в свой блог.
– А бабушка с дедушкой?
– Бабушка наверху. По-моему, принимает ванну. А дедушку я в последний раз видел, когда он шел в гараж.
– Ты не мог бы их позвать?
Тай смотрит на телевизор, потом на меня.
– Сейчас? – уточняет он.
– Ага.
– Всех?
– Да.
Он смотрит на часы. И бросает пульт на диван.
– Хорошо.
Три минуты спустя в гостиной собрались все члены семьи. Колин прибежала прямо с мокрыми волосами. Элис в пижаме. Тим весь в строительной смазке. А Тай просто смотрит на меня хмуро.
– Зачем ты нас всех тут собрала? – спрашивает он, прежде чем я успеваю поблагодарить их за то, что они пришли.
– Чтобы начать сначала, – говорю я ему.
Элис поджимает под себя ноги.
– Начать сначала что?
– Все, – отвечаю я. – Мы перемотаем все события назад, ко дню похорон вашего отца, и просто начнем все сначала. Будем вести себя по-новому, по-новому друг друга любить и хранить старые воспоминания о папе, чтобы у нас могли появиться и новые.
Колин наклоняет голову и улыбается. Она берет Тима за руку.
– Почему? – спрашивает Тай.
Замечательный вопрос.
– Почему нет?
Он окидывает меня взглядом а-ля «Капитан Очевидность»:
– Потому что мы не можем вернуться назад и каким-то магическим образом стереть то, что уже знаем об отце.
– Так ты мне веришь, мама? – спрашивает Элис с надеждой. – Что миссис Цукерман врет?
– Мне очень жаль, Эл, – говорю я ей мягко. – Я хотела бы верить, но нужно быть честной с самой собой – есть кое-что, чего никто от вашего отца не ожидал. То, что мы не хотели бы, чтобы было правдой, даже если в этом была не только его вина, как вчера сказала Мэделин. Впрочем, неважно. Сегодня одна очень мудрая клиентка напомнила мне, что иногда нас нужно простить, а иногда простить нужно нам. Полагаю, сейчас как раз второй случай.
– Замечательная клиентка, – говорит Тим. – Я с ней совершенно согласен.
– И все? Мы просто забудем об этом и будем жить дальше?
Тай по очереди оглядывает всех, но я знаю, вопрос его адресован мне.
Я встаю с места, беру сумку и сажусь на диван рядом с сыном.
– Почти. Мы простим и будем жить дальше. Забыть будет сложнее. Я хочу, чтобы мы помнили Нэйтана человеком, которого мы все знали и любили. Поэтому забудем все эти истории, не имеющие к нам никакого отношения. Был ли он идеальным? Нет. Совершил ли он множество прекрасных поступков? Безусловно, и это главное. Я больше не хочу тратить драгоценное время, ломая голову над тем, что произошло давным-давно.
