– Да, я слышал, – сухо отозвался Говард, однако лицо его смягчилось.
Мистрис Эшли, сочтя это разрешением, без лишних слов решительно миновала его и вошла в дом. Кейт замешкалась. Словно почуяв безмолвную связь между нами, Говард демонстративно развернулся:
– Выезжаем через час. Никаких отговорок.
С этими словами он скрылся в доме.
Кейт шагнула ко мне и шепнула:
– Наш милый Перегрин…
Она потянулась, чтобы взять меня за руку. Я отстранился, мельком глянув на стражников, которые с интересом глазели на Кейт.
– Мистрис Стаффорд, – тихо сказал я, – мне надлежит вернуться к своим обязанностям. Ступайте в дом. Ее высочество, без сомнения, будет рада видеть вас.
– Что? – Кейт нахмурилась. – Нет, погоди! Мне нужно с тобой поговорить. Я хочу спросить…
Я намеренно отступил еще на шаг и, оборвав ее на полуслове, повернулся и пошел к конюшне. Я не оглянулся, хотя знал, что Кейт так и стоит, пораженно глядя мне вслед. Это слишком опасно, нам нельзя себя выдавать, твердил я мысленно, не желая задумываться о другой причине – несмываемом пятне, которое легло на мою душу, сделало меня трусом, не решавшимся смотреть ей в глаза.
Я услышал позади быстрые шаги, и вот Кейт уже нагнала меня; капюшон лежал складками на ее плечах, лицо разрумянилось от холода.
– Не избегай меня. Я столько пережила за это время. Я сходила с ума от страха за тебя. Когда приехал Сесил и показал твое письмо о том, что Перегрин… – Голос ее дрогнул, осекся. – Брендан, умоляю тебя, не молчи! Что с ним случилось? Что случилось с тобой? Что-то ужасное?
– Да. И это еще не закончилось.
Снова я поборол непреодолимое желание коснуться Кейт, привлечь ее к себе, ощутить тепло ее тела и поверить, что наша близость неизменна и вечна, что наша любовь способна преодолеть даже мою собственную слабость.
– Говард подозревает меня, – сказал я вслух. – Больше ни о чем не спрашивай. Все потом. Просто делай так, как я говорю.
Боль отразилась на лице Кейт, и видно было, как она колеблется, мечется между моим предостережением и незримой трещиной, которая пролегла между нами и которую Кейт чувствовала сердцем, хоть и не знала причины ее появления.
– Что я должна сделать? – спросила она.
Надеясь, что наш разговор покажется вполне невинным глазеющим на нас стражникам, и отчетливо сознавая, что затягивать его нельзя, я спросил:
– Ты носишь мой подарок?
– Ты же знаешь, что ношу. Он всегда со мной, на шее… – Кейт приглушенно охнула. – Какая же я глупая! Надо было оставить листок в Хэтфилде. При обыске его могут найти.
– Сними его.
Я старался сохранить бесстрастный вид, словно мы, как положено слугам, просто обменивались сплетнями.
Кейт потянулась было к застежке, но замерла:
– Зачем тебе понадобился этот листок? Я предлагала забрать его перед отъездом из Хэтфилда, но ты отказался.
– Кейт, прошу тебя. Некогда объяснять.
– Ты не можешь творить с этим листком все, что вздумается, – возразила она. – Это ключ к твоему прошлому, к твоему подлинному происхождению; он может выдать, что ты королевской крови.
– Никто не узнает об этом, кроме королевы. Может быть, это наш единственный шанс. Брось его, Кейт, и уходи. Не спрашивай больше ни о чем, не ищи со мной встречи. Что бы ни произошло, ты должна оставаться при ее высочестве. Сейчас я сражаюсь за нашу жизнь, за каждого из нас.
Я отвернулся, краем глаза следя, как Кейт возится с застежкой на шее, а потом запускает руку в корсаж.
– Я думала, ты мне доверяешь, – прошептала она.
Порывисто отпрянув, Кейт пошла прочь, и на миг мне почудилось, что с ее уходом мир опустел. Нет, сейчас я не вправе поддаваться чувствам. Все мои помыслы должны быть устремлены на предстоящее дело.
Я наклонился, якобы для того, чтобы поправить сапог, и пока стражники улюлюкали и свистели вслед прошедшей к дому Кейт, незаметно поднял то, что она бросила на снег, – цепочку с золотым, увенчанным алой капелькой рубина листком артишока.
Уайтхолл
Глава 21
Под щелканье кнутов и свист ветра, гнавшего поземкой снег по дороге, мы покинули Эшридж. Налетела буря; снегопад пока не усилился, но ветер продувал шерстяные плащи насквозь. Мистрис тщетно выпрашивала для нас еще один день отсрочки, с мольбой твердя лорду Говарду, что, если в такую непогоду с принцессой что-то случится, вся вина падет на его голову. Говард оставался непреклонен. Врач объявил состояние Елизаветы пригодным для поездки, и если только небо не рухнет на землю, он, Говард, предпочитает вытерпеть бурю, нежели навлечь на себя гнев ее величества.
Я лишь краем глаза успел увидеть Елизавету, когда ее, закутанную в меха, с опухшим лицом, доставили из спальни и усадили в мягкие носилки. Стражники тотчас окружили ее со всех сторон. Занавески носилок были задернуты. Не было ни малейшей возможности обменяться с ней хоть словом, а даже если бы и была, меня отправили тащиться позади, с повозками и слугами, а возле носилок ехали верхом мистрис Эшли, Бланш Парри и Кейт.
Мы ехали медленно. Носилки трясло на ухабистой дороге, и Елизавета несколько раз требовала остановки, сетуя на дурное самочувствие и вынуждая лорда Говарда уделять ей внимание. Она оттягивала неизбежное, готовая на все, чтобы продлить поездку, которая обычно занимала не более одного дня. Когда стало смеркаться, а до Лондона оставалось еще много часов пути, лорду Говарду пришлось объявить о ночлеге. Нам предстояло провести ночь в ближайшем поместье; хозяева, которым как снег на голову свалилось сообщение о нашем прибытии, постарались как могли разместить нас под своим кровом, уступив принцессе супружескую опочивальню.
Наутро мы двинулись в путь при первом свете дня. На сей раз занавески носилок Елизаветы всю дорогу оставались задернуты, и она ни разу ни на что не пожаловалась. Лорд Говард с каменным лицом ехал рядом с носилками; за ним следовали приближенные дамы Елизаветы. Со своего места в хвосте кортежа я, прищурившись, мог разглядеть Кейт. Вняв моей просьбе, она ни разу не обернулась, чтобы посмотреть на меня.
На закате, алыми мазками разукрасившем свинцово-серое небо, мы подъехали к воротам Лондона.
Все здесь преобразилось; подозрение, ядовитым бубоном набухавшее в недрах минувших дней, лопнуло, явив свое омерзительное нутро. На воротах висели отрубленные руки и ноги мятежников Уайетта. Кровь сочилась на мостовую, и бродячие псы, рыча друг на друга, жадно лакали из загустевших луж. На каждом углу призраками маячили виселицы, увешанные нагими трупами со вспоротыми животами; трупы окоченели и уже начали разлагаться. То было обычное наказание за государственную измену, но когда трупный смрад ударил мне в ноздри, ужас перед тем, что нас ожидало, едва не захлестнул меня с головой.
