– Хотя она знает, чего хочет, – внезапно признал он.
– Что? – Шанталь насторожилась.
– Вы с ней поняли бы друг друга. Вероятно, она хочет использовать меня, но выбрала-то она именно меня. Понимаешь?
И он хотел поймать ее в свои сети и использовать. Использовать постоянно, везде и во всем. Но ему также хотелось радовать ее. Защищать ее своим телом от холодного ветра. Усаживать ее на стол в лаборатории и согревать, отпаивая горячим шоколадом.
– Кэйд изначально хотелось меня или моего шоколада, и она добивалась этого, ни разу даже не задумавшись, что ей нужен кто-то другой.
– А как насчет Доминика Ришара? – усмехнулась Шанталь. – Она сама говорила мне, что Доминик Ришар нравится ей больше.
– Кэйд солгала. Она находчивая лгунья.
Очень эротичная лгунья, вот она какая. И от этого ему ужасно захотелось уличить ее… м-м-м, скажем, прижать ее к мокрой стене в своем душе – этот способ они еще не опробовали – и заставить признаться во всех хитроумных выдумках.
– Как ты можешь быть столь уверенным?
– Да, я убежден, что Кэйд солгала насчет Доминика Ришара. Но уверен ли я, что мое сердце не будет разбито, уверен, что все закончится хорошо? Нет, я бы оценил такую вероятность примерно как один шанс из ста.
– Однако ты добиваешься ее любви, – усмехнулась Шанталь.
– Вот именно.
* * *
Охранник в брюссельском главном управлении фирмы «Фирензе» не смог дозвониться Кэйд, чтобы она разрешила пропустить Сильвана, но склонность к романтизму не позволила ему выгнать его. Романтики по жизни обычно поддерживают друг друга. В итоге охранник решил лично сопроводить к ней Сильвана, держа его под бдительным контролем, дабы убедиться, что он тот, за кого себя выдает, а не какой-нибудь фанатик, готовый ради борьбы с глобализацией взорвать бомбу.
Поэтому Кэйд не получила предупреждения о прибытии Сильвана в ее деловой мир. Приближаясь к заветной двери, он почувствовал напряжение, готовясь защитить свою сентиментальную душу от непредвиденного удара.
Кэйд стояла у окна в стороне от овального стола, поглядывая вниз, на улицу старого города. Сумерки сгустились, превратив окно в темный задник сценического пространства просторной, хорошо освещенной комнаты. В центре стола лежали остатки какого-то апельсинового пирога, разрезанного, казалось, после завершения трудового дня. Кэйд выглядела очень по-деловому – черные брюки, туфли, строгая голубая блузка, локоны ее прически к концу долгого дня слегка раскрутились, но по-прежнему изящно обрамляли лицо. На губах не осталось ни следа ее любимого блеска. На спинке ближайшего стула висел ее черный блейзер. Она как раз говорила что-то одному из братьев Фирензе, сопровождая свою речь резкими жестами, когда открывшаяся дверь отвлекла ее внимание и она мельком взглянула в ту сторону.
Кэйд замерла с приоткрытым ртом, и рука ее застыла в воздухе. Через мгновение ее лицо вспыхнуло.
– Сильван! – крикнула Кэйд.
У него перехватило дыхание. Кэйд вынырнула из круга коллег, словно они перестали существовать, и устремилась к нему, протягивая руки в таком очевидном восторге, что он отступил в сторону, позволил им встретиться на полпути. Эта женщина, прежде буквально бесившая его и вызывавшая настороженность своим нежеланием обмена приветствиями даже в виде легких поцелуев при случайных встречах, жарко обняла и поцеловала его с такой радостью, что он мог бы подумать… Ладно, мысли его могли быть самыми разнообразными.
Если бы Сильван мог сейчас думать. Но ему вовсе не хотелось думать, а хотелось ответить на ее поцелуй.
– Ты приехал, – сказала она и вдруг добавила: – Тебе не следовало приезжать. Тут будет очень скучно.
Ответом ей стала мягкая скептическая усмешка. Он мог бы пролететь полмира, чтобы узнать то, что только что узнал. Он примчался бы к ней ради этого даже за две недели до Рождества или Пасхи, когда не мог позволить себе ни на секунду отвлечься от предпраздничных хлопот.
– Почему ты все-таки приехал? – спросила Кэйд, крепко прижимаясь к Сильвану, словно боялась, что он может внезапно исчезнуть.
Потому что у него имелся один шанс против ста, и он не был настолько глуп, чтобы не воспользоваться им. Отклонившись чуть в сторону, он прошептал ей на ухо:
– Потому что мне захотелось самому снять с тебя туфли.
Прошлой ночью Сильван едва не обезумел от вожделения. И ему захотелось убедиться, что Кэйд не наваждение, а реальность. Попытаться понять, каков ее мир. И увидеть ее реакцию на его появление в этом мире. Sa réaction était magnifique[170].
И вдруг Кэйд зарделась. Вспомнив, что прошедшей ночью делала практически все, что он велел ей по телефону. Губы Сильвана мягко изогнулись в легкой загадочной улыбке, и ее румянец запылал маковым цветом. Он крепко прижал ее к себе, почувствовав сильнейшее возбуждение. Совсем некстати в зале, полном деловых партнеров Кэйд. Он отодвинулся от нее, избежав опасной близости, но продолжал удерживать перед собой в качестве щита, пока его возбуждение не спало.
Вскоре Сильван обменялся рукопожатиями с уже знакомыми ему братьями Фирензе и с другими присутствующими, которым захотелось с ним познакомиться. В первый момент это позабавило его, поскольку он догадывался, почему корпоративным карьеристам захотелось познакомиться с незнакомцем, которого публично облобызала одна из славных представительниц семейства Кори. Потом его удивление сменилось тревогой. Ему не приходило в голову, что, общаясь с Кэйд, он мог приобрести влияние в ее мире и даже выгодно его использовать.
Отрезвляющая мысль. Сильван начал понимать, как сама Кэйд воспринимала всю эту власть, как беспокоили ее и пренебрежение собственными интересами, и сосредоточенность – по крайней мере пока – на своих желаниях, а не том огромном количестве дел, которые она могла выполнять с помощью своей власти. Просто удивительно, как ее самосознание не разбилось вдребезги. Ему опять вспомнилось, как он, набрав в «Гугле» ее имя, получил множество разнообразной информации. Да, она не представляла, как можно избавиться от всех своих возможностей и обязанностей. Покинув комнату, чтобы позволить Кэйд завершить совещание, Сильван почувствовал себя так, словно бросил ее одну в зыбучих песках, даже не кинув спасительную веревку.
На площади Святой Екатерины он встретился с другом в баре, чтобы выпить местного бельгийского пива, но и сидя там, не мог подавить беспокойство, изводя себя тем не поддающимся логике чувством, призывавшим его вернуться и спасти Кэйд. И сознавая в то же время, что она может разозлиться, если он хотя бы попытается.
Кэйд присоединилась к ним через час, к большому его облегчению. По крайней мере он мог выбросить из головы навязчивый образ зыбучих песков.
Вечером на площади Святой Екатерины зажглась иллюминация, и церковь предстала во всей своей красоте на фоне темного неба. К рождественскому базару уже начали устанавливаться нарядные киоски, но они еще не заполонили все пространство. Распрощавшись с приятелем, Сильван и Кэйд медленно прогуливались по городу.
