Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Следующий эпизод с заезжим консультантом из министерства завершился куда более печально, и, если бы не знакомая акушерка, хорошее здоровье и порядочные соседи, пришлось бы Евдокии Павловне расстаться и с работой, и с партбилетом. Но всё обошлось. С тех пор Евдокия Павловна «эпизодами» не баловалась, посвятив себя науке, кульманам, чайнику и скандалам с начпроизводства. Шло время. И, сама не заметив как, она превратилась из молодого специалиста сперва в специалиста ведущего, потом в главного, потом в начальника отдела и наконец в старушенцию.
* * *
– Тааак. Ну и как у нас обстоят дела с приборчиками? – каждое утро спрашивала она у технолога Еремеева, а тот вежливо объяснял, что уровнемер он уже давно привязал, а дополнительный дифманометр они решили пока не рассматривать.
– Работайте, работайте, – подбадривала она подчинённых и поднималась к главному. Стучала в обитую дерматином дверь, входила, садилась за длинный стол – прямая, суровая, бледная, похожая на собственный портрет в заводской газете.
– Дуня, – главный помнил её ещё аспиранткой, – Дуня. Может, нам и вправду пора на пенсию? Мне вон дочь пишет, зовёт к себе в Смоленск. Всё равно ведь закроют рано или поздно.
– Не сметь сдаваться! – Даже теперь голос Евдокии Павловны оставался звонким и по-комсомольски задорным.
– Дуня, ну ты же понимаешь…
– Не раскисать! Работать! Работать! Работать!
* * *
А в конце сентября главный перебрался в Смоленск. Уехал тихо, не устраивая шумных проводов. Евдокия Павловна тогда вдруг захворала и взяла больничный, словно почувствовала, что не выдержит извиняющегося «счастливо оставаться, Дуня».
После отъезда главного в бюро стало совсем тихо. Все замерли в ожидании перемен, и лишь старушенция, немного обиженная, что врио назначили не ее, а начальника производства Степанько, сновала туда-сюда среди кульманов, ругаясь по поводу неправильно расположенного клапана и отбивая каблуками стареньких туфель неровный, не удобный ни для нее самой, ни для остальных темп.
– Не пришлют из Москвы нового. Всё к этому уже давно идет, – шептала кадровичка на ухо технологу Еремееву. – И так не пойми зачем всё это время держали, зарплату платили.
– Ага. Производство под утюги с пылесосами, дела в архив, нас – на свалку, – грустно шутил Еремеев. – Ну и ладно. Может, Энск наконец-то откроют, так хоть молодежи прибавится. А то не город, а прям паноптикум какой-то.
– Кто? – недоумевала кадровичка. – Аааа… Ну да – морг.
– Старушенцию жаль. У неё вся жизнь – завод. Ни мужа, ни детей. Куда она денется?
– Болонку заведёт. Кошку. Мало ли, – пожимала плечами кадровичка. – В парке будет гулять по вечерам.
– Еремеев у вас? – Старенький коммутатор превращал «комсомольское» сопрано старушенции в кваканье. – Прекраакраатиить болтовнююю на ра-ааабочем месте… Работать, саботааажники!
– Секундочку, Евдокия Павловна. Перепроверяем табель, – кадровичка подмигивала и выдёргивала шнур коммутатора из розетки.
* * *
Осень выдалась дождливая, неприятная – Евдокия Павловна пару раз подхватывала простуду, но стоически перенесла ее на ногах, опасаясь, что, останься она на день-другой дома, сотрудники совсем расслабятся.
– Еще раз проверим расчеты! Работать! Работать! – командовала она, стараясь не кашлять.
– Сколько можно? – бурчал Еремеев и склонялся над графиками.
О том, что из Москвы едет комиссия, старушенция узнала от Степанько. Вечный ее конкурент и недруг (сколько проектов задерживалось по его вине!) зашел в бюро и, отозвав ее в сторону, шепнул: «После праздников прибудут. Вместе с иностранными инвесторами, мать их. Производство у нас подходящее, мощности позволяют… Ты это… не расстраивайся, если что. Мы люди пожилые – нам не понять нынешних политик». Евдокия Павловна не нашлась что ответить, только кивнула. Вечером она спустилась в цеха и долго бродила по пустым залам, кашляя так, что пугалось даже эхо.
* * *
А на следующее утро Евдокия Павловна увидела в своем почтовом ящике новогоднюю открытку. Было что-то наглое в краснощеком глянцевом личике Деда Мороза, в пухлых его ножках, одетых в коротенькие штанишки. Раньше Евдокия Павловна назвала бы это словом «буржуазное». Но куда больше буржуазного деда Евдокию Павловну беспокоил текст. «Здравствуйте, тетя Евдокия…» Какая-то Лена знала, что по этому адресу проживает она – Евдокия Павловна. Какая-то Лена называет ее тетей, какая-то Лена упоминает некоего Тефаля. Тефаль… Очень похоже на французскую фамилию или имя. Что все это значит? Тефаль.
В тот день старушенция не могла работать. Совсем. Она то и дело открывала сумку, забиралась в потайной карман и нащупывала открытку. «Провокация!» – эта мысль возникла почти сразу, едва лишь Евдокия Павловна увидела нерусскую фамилию (или имя?).
«А если, воспользовавшись общей политической сумятицей, какие-нибудь спецслужбы… иностранные… решили внедриться в руководство заводом через нее – через Евдокию Павловну? Почему нет? Время удачное. Тем более ее обошли с врио – значит, обижена. Значит, может пойти на предательство, передать информацию… Тем более она – ведущий специалист и имеет доступ к стратегически важным данным». Евдокия Павловна беззвучно застонала. Она всю жизнь боялась, что это может произойти. Всю жизнь ждала, что однажды ее попробуют завербовать, и надо будет повести себя единственно верным образом – сообщить обо всем контрразведке. Евдокия Павловна осознавала, что после этого ее, скорее всего, навсегда отстранят от должности. Неужели этот момент наступил? «А если не провокация, а проверка? Если ее проверяют сверху, чтобы предложить возглавить завод? Почему нет? Степанько, хоть и хороший производственник, управленец никакой. И в министерстве и еще кое-где это понимают. Тогда следует, не раздумывая, идти к особистам и докладывать, что так, мол, и так. Что получено сообщение странного содержания… Да. Придется пережить неприятную беседу, может быть, даже пройти полиграф. Но это ерунда. Если это нужно для дела, она готова.
Или это Степанько решил ее обойти, подсунуть „переписку с иностранцами“ и обеспечить себе прямой путь к креслу главного? Тоже вариант. Степанько – хитрец и негодяй. И опять получается, надо не сидеть на месте, а бежать и докладывать про открытку».
* * *
Во время обеденного перерыва, когда все сотрудники разбрелись кто куда, Евдокия Павловна решилась достать открытку, чтобы снова ее перечитать. «Здравствуйте, тетя Евдокия… Лена».
«Лена? А вдруг это… – Старушенция внезапно задохнулась. Ее сердце застучало неровно, быстро, как будто его поместили на верхнюю полку плацкартного вагона. – А вдруг это Валина дочка? Ну Вали – двоюродной сестры? Или даже внучка? Лена… Может быть, они нашлись и вот решили поздравить… Лена». Эта новая мысль оказалась настолько неожиданной, что старушенция поперхнулась чаем и закашлялась, некрасиво краснея и брызгая слюной.
«Лена… Теперь девочки так быстро растут. Так рано выходят замуж. И все хотят за иностранцев. За французов особенно. Тефаль. „Тефаль такой красивый…“ Вот Леночка и вышла замуж за француза по имени (или по фамилии) Тефаль. Как будто своих мальчиков мало! С другой стороны, если он и по дому помогает, и умный – почему нет?»
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
