Арарат, год 2675-й
Схема внутренних помещений «Ностальгии по бесконечности» представляла собой длинный свиток мятой пожелтевшей бумаги, с одной стороны прижатый ножом Крови, с другой – тяжелым серебристым шлемом, найденным Пэлфри в мусоре. Свиток был покрыт густой сеткой карандашных и чернильных линий. Кое-где линии убирали и рисовали; в этих местах бумага протерлась почти до дыр.
– Поточнее схемы нет? – спросил Кровь.
– Уж какая есть, – ответила Антуанетта. – Всяко лучше, чем ничего.
За последнюю неделю свинья это слышал, пожалуй, сто раз.
– Ладно. И о чем это нам говорит?
– О проблеме. Вы расспрашивали Пэлфри?
– Нет, им занимается Скорп.
Антуанетта дотронулась до оттягивавшей ее мочку грозди украшений.
– Я тоже с ним потолковала. Хотела понять обстановку. Практически все в насосной бригаде убеждены, что капитан является все чаще и обставляет это все оригинальней.
– И что с того?
– У нас тут отмечены места последних явлений капитана. Их добрая дюжина, и я склоняюсь к мысли, что рабочие не врут.
Свинья прищурился; в скупом освещении конференц-зала его глаза плохо различали карандашные пометки. Он не любил карты и схемы еще с тех времен, когда под началом Скорпиона орудовал в Городе Бездны. Там такие вещи были, в общем-то, не нужны. «Если тебе в наших краях вдруг понадобилась карта, – часто говаривал Кровь, – значит ты здорово влип».
Но эта схема была важной. Она изображала «Ностальгию по бесконечности», тот самый шпиль над морем, внутри которого они с Антуанеттой Бакс сейчас находились. На ней корабль представлялся конусом, хитроумно сплетенным из горизонтальных и вертикальных линий: настоящий обелиск, покрытый наползающими друг на друга иероглифами. Линии отмечали уровни, сообщающиеся шахты и основные перегородки. Огромным трюмам соответствовали пустоты без каких-либо обозначений.
Высота корабля составляла четыре километра, и поэтому на схеме не было места даже для крупных, с точки зрения человека, деталей. Отдельные помещения сопровождались надписями лишь в тех случаях, если играли исключительно важную роль. Да и сам процесс составления схемы, в сущности, был пустой тратой времени. Медленная перестройка корабельного нутра – полностью вне контроля человеческого экипажа – за последние десятилетия свела на нет все подобные попытки.
Хватало и других сложностей. Верхние уровни корабля были нанесены на схему более или менее точно. Ими часто пользовалась команда, и казалось, из-за постоянного присутствия там людей корабль почти не меняет свое устройство в этой части. Но на нижние уровни, в особенности под урез окружающей воды, ремонтные бригады спускались неохотно. Поскольку тамошние помещения оказывались нисколько не похожими на то, что техники ожидали увидеть. Эти нижние уровни непрестанно видоизменялись согласно каким-то тошнотворным биологическим архетипам, что делало их картирование бессмысленным. Кровь побывал внизу, в тех помещениях над уровнем моря, которые подверглись наибольшим изменениям, и эта экспедиция была сродни путешествию по опасному лабиринту карстовых пещер.
Но не только внутренности корабля представляли собой загадку. Готовясь сойти с орбиты, «Ностальгия по бесконечности» изменилась в корме, сделав свой торец плоским. В сопровождавшей посадку суматохе толком проследить за этими изменениями не удалось. Поскольку нижние километры корабля, включающие пару гондол с сочленительскими двигателями, ушли под воду, узнать в ближайшее время, как теперь выглядит корма, не представлялось возможным. Подводники погружались на несколько сот метров, но их отчеты добавили мало нового к уже известному. Сенсорное исследование позволило продвинуться глубже, но полученные в результате расплывчатые очертания свидетельствовали только о том, что подводная часть корабля более или менее цела. На важнейший вопрос, смогут ли двигатели вновь заработать, ответа пока не было. Благодаря своей нервной системе, сросшейся с бортовой техникой, капитан, конечно же, знал о полетной готовности корабля. Но Бренниген молчал.
Молчал до последнего времени.
Красный карандаш Антуанетты отметил звездочками все места последних появлений Джона Бреннигена, в которых она была уверена. Кровь читал даты и другие пометки – имена свидетеля или свидетелей, характер явлений. Он то задумчиво постукивал по схеме рукояткой ножа, то легонько водил по ней лезвием, чертя круги и дуги вокруг карандашных записей.
