О Господи, неужели это правда? Или он лжет? Но викарий никогда, никогда не лгал. Хотя и правду тоже не говорил.
— Я и сам не знаю, что на меня нашло. Если рассудить здраво, он не сказал мне ничего ужасного. Что-то насчет моего щенячьего восторга при виде Одри, твоей матери. И насчет моей собачьей преданности ей. А я отчего-то взорвался, ударил его, повалил его на землю и избил.
Феба увидела, что у отца дрожат руки.
— Разумеется, парень был прав: я с самого первого дня встречи с Одри влюбился в твою мать без памяти. И больше никогда ни на кого не смотрел. Я помню тот день, когда впервые взял ее за руку. И с тех пор стал как помешанный. У меня было такое чувство, что стоит ей уйти, я перестану дышать — как будто она стала для меня воздухом.
«Мне это знакомо. О Господи, как же мне это хорошо знакомо!»
— Моя безумная страсть испугала Одри, и она дала мне от ворот поворот. А я на коленях умолял ее не прогонять меня… Но она была непреклонна. Сказала, чтобы я уходил и вернулся, только когда научусь держать себя в руках.
Викарий отвернулся от окна. Он тяжело вздохнул и отряхнул одежду. А затем посмотрел на Фебу.
— И я решил стал священнослужителем, — просто сказал он, словно это было само собой разумеющимся делом. — Я хотел, чтобы молитвы научили меня выдержке, помогли мне обуздать мой нрав и избавиться от вспыльчивости. Я решил посвятить себя Богу и помогать всем людям, чтобы искупить свою вину за то, что однажды не сдержался и проявил насилие. А когда я завершил обучение, меня послали в церковный приход Торнхолда. Я отправил Одри весточку, в которой рассказал о том, что стал совершенно другим человеком и теперь по-другому смотрю на жизнь. Она ответила мне запиской, в которой было только одно слово: «Да».
В горле у Фебы встал комок. Она смотрела на своего отца и не узнавала его. Феба привыкла считать его холодным человеком, которому неведомы сильные эмоции. Неужели все это время ее отец прятал за маской сдержанности чувствительную и пылкую душу?
— Папа, я…
Викарий не дал Фебе закончить.
— Я только по одной причине тебе этого не рассказывал: я хотел тебя защитить. Ты похожа на меня: у тебя горячая голова. Ты тоже от природы склонна к опрометчивым поступкам, и тебе нести этот крест всю жизнь. Я понял это, когда тебе было пятнадцать лет, и испугался за тебя. Я корил сам себя. А теперь… — Он попытался улыбнуться, но это у него плохо получилось. — Теперь я знаю, что зря боялся за тебя и напрасно себя обвинял. У тебя сильный характер. Сильнее, чем у меня был в твоем возрасте.
При этих словах, прозвучавших как похвала, у Фебы на глаза навернулись слезы.
— Хотя возможно, что женщины вообще не способны на такие глубокие чувства.
Феба усмехнулась и подумала, что ее отец неисправим. Все возвращается на круги своя: А значит, жизнь продолжается.
Она положила руку отцу на плечо.
— Спасибо, что ты со мной поделился, — сказала она. — Твои слова дошли до самого моего сердца.
Именно это викарий и хотел от нее услышать. Он кивнул, а затем его губы тронула улыбка.
— У тебя будет спокойная и приятная жизнь, — непринужденно произнес он. — Никто никогда не узнает о том, что случилось в гостинице в Бидцлтоне. Это был последний раз, когда я вышел из себя.
Гостиница в Биддлтоне!
Феба захлопала ресницами. Тогда ее отец ничем не выдал своего гнева. Он был таким же спокойным, как обычно.
Ей сразу же вспомнилась сцена, которая все эти годы то и дело вставала у нее перед глазами: Терренс садится верхом и в большой спешке уезжает из гостиницы. И даже не оглядывается. А она стоит у окна и смотрит, как у нее на глазах ее бросает возлюбленный.
— В тот день я вышел из себя и долго не мог успокоиться.
Отец целый час просидел в гостинице, ожидая возвращения Терренса.
— Ты виделся с Терренсом?
— Виделся? Да я так отделал этого негодяя, что он надолго это запомнил. Мне пришлось пригрозить убить его — и тебя! — если он тотчас же не оставит тебя в покое! Я велел ему немедленно убираться из гостиницы и запретил ему подходить к тебе даже на пушечный выстрел!
Феба потрясенно молчала. Викарий стоял с опущенной головой. Он не мог смотреть дочери в глаза.
— Не для того я тебя воспитывал! Ты не для таких, как этот бездельник! Я обещал твоей матери…
Феба вспыхнула:
— Ты прогнал его? Но ведь я же его любила! — Викарий поморщился:
— Ну и что? Ведь он же бросил тебя, так ведь? И что потом? Прислал всего-навсего пять-шесть писем — и вся его любовь пошла на убыль! Разве это можно назвать настоящей любовью?
Писем?
Хотя какая теперь разница? Гнев Фебы быстро улетучился и сменился новым приступом уныния. Все равно она не была бы счастлива с Терренсом, хоть он, как оказалось, и не отказался на ней жениться. Пусть она и несчастлива сейчас. Но если выбирать, уж лучше быть несчастной женой маркиза, чем до скончания века стирать грязные носки мужу-бездельнику.
Феба молча отвернулась и посмотрела в окно.
В саду должны были скоро зацвести розы.
Рейф протер глаза. Может быть, ему померещилось? Изящная маленькая повозка с золотым вензелем в виде буквы «Л». В повозку запряжен нарядный пони с кокетливо вплетенными в гриву сиреневыми ленточками.
Повозку вел небольшого роста человечек с озорным взглядом. Поравнявшись с Рейфом, он радостно улыбнулся:
— Слава Богу, я вас нашел, милорд! Я как чувствовал, что вы поедете именно по этой дороге!
Не понимая, в чем дело, Рейф остановился. Незнакомец выпрыгнул из повозки. На мужчине был сиреневый сюртук, жилет из белого шелка с переливом, а на голове — причудливая шляпа. Он снял шляпу и низко поклонился:
— Я Лементор, милорд. К вашим услугам!
Рейф посмотрел на собеседника удивленно и вопросительно:
— Знаменитый портной? — Человечек пожал плечами:
— Можно и так сказать. Хотя, честно говоря, мне больше по душе, когда меня называют художником женской одежды. Но ничего, сойдет и портной. Не в этом суть, — махнул рукой Лементор. — Главное то, зачем я здесь. Я приехал, чтобы помочь вам в ваших исканиях, милорд. Ну что, разве такое начало вас не воодушевляет?
Рейф смотрел на портного обескураженно. Лементор снова надел шляпу и широко улыбнулся:
— Вы, наверное, сейчас гадаете, как же я мог догадаться, где вас найти. О, это целая история! Здесь впору писать роман…
Рейф покачал головой:
— Не могу с вами согласиться. Из деревни было отправлено письмо в Лондон. А это единственная дорога, которая ведет в город.
Лементор был вынужден согласиться:
— Ах да, вы правы. Извините, что я задержался, но если бы вы знали, как трудно было разыскать белого!
