– Послушай, когда люди видят оценку в восемь тысяч, это говорит им о том, чего они должны ожидать. Если поставить двадцать тысяч, они будут ожидать уже другого. Ты сам говорил мне это: «Для американского рынка не бывает слишком больших цен». Правильно?
– Да, но я говорил о картинах. Они никогда не согласятся на такую оценку.
– Картины, картины… Кто не согласится?
– Господин Хармондсворс.
– Тони, ты видел книгу. Ты знаешь, какой силой она обладает. Она проникает глубоко в самое нутро. Кто-нибудь действительно захочет ее иметь. Многие захотят иметь ее. «Кристи» захотят. Поверь мне.
Я думала, что это будет последний раз, когда мне придется воспользоваться магическим словом «Кристи», но оно сработало так же, как и в первый раз.
– Звони, – сказала я, – Я заплачу за звонок.
Он поднял трубку, поговорил с оператором, и затем, пока она дозванивалась, предупредил меня:
– Ты должна запомнить, что, если торги не достигнут суммы резерва, тебе придется выплатить пять процентов штрафа. Ты готова заплатить пять процентов от пятнадцати тысяч? – Он сосчитал в уме: – Семьсот пятьдесят фунтов.
– Сколько это в долларах?
– Чуть больше двух тысяч.
– А в лирах?
Он произвел в уме несколько подсчетов:
– Три миллиона триста шестьдесят тысяч.
– Легко, – сказала я. – Я зарабатываю почти столько же… за шесть месяцев.
– Это твоя жемчужина за бешенные деньги, – улыбнулся он.
– Да, только я продаю, а не покупаю.
Тони пришел на мою лекцию в Американской церкви, и после банкета, который последовал за лекцией и проходил в подвале церкви, мы пошли вниз к реке и затем вниз по течению в сторону Касине. Арно еще в ноябре выдолбил в берегах большие выбоины, и хотя берега были укреплены, уличные фонари пока не заменили. Было очень темно, и приходилось быть острожными, чтобы не столкнуться с другими гуляющими парами.
Однако гуляющие пары беспокоили меня значительно меньше, чем курьеры от папы римского. Не на самом деле, не в буквальном, но от истории о Библии из Сареццано мне было немного не по себе. Я всегда с трудом могла представить, что кто-то действительно обращал внимание на такие вещи, но, очевидно, кто-то все же наблюдал. Конечно же, я не совсем вступила за черту криминала, я просто перераспределяла некую частную собственность в соответствии со своими понятиями о том, как она должна быть распределена. Тем не менее, если газеты распустят слух об Аретино… Будет «Сотби» защищать мою анонимность? Защитит ли меня чек из Бухандлюнг Карла Шульца? Вспомнит ли меня господин Шульц? Вспомнит ли он «Pilgrim's Progress»? Какой-то doggy! Вспомнит ли он, что я в действительности не покупала молитвенник? Сможет ли он предъявить свою копию чека (которая не совпадет с моим чеком)?
Меня подмывало сознаться во всем Тони, но я не хотела подводить его как профессионала. Не то чтобы у меня были какие-либо иллюзии касательно высоких этических стандартов аукционного бизнеса. «Сотби», как-никак, международная корпорация, которая нанимает людей, чтобы те читали некрологи и посылали письма соболезнования страдающим от горя наследникам, предлагая свою помощь в избавлении от имущества умерших. Но я не хотела просить его откровенно лгать. Это была моя ложь – секрет в секрете.
– Допустим, у тебя есть двадцать работ Пикассо, – говорил Тони, когда мы приближались к огням моста Кеннеди (мы гуляли уже почти час). – Идентичные. Каждая из которых стоит две тысячи фунтов. Ты помещаешь одну из них на обложку каталога, и твой человек поднимает цену до восьми тысяч. – Тони нагнулся и поднял пару палок. – Затем через неделю ты выставляешь другую работу и говоришь, что одну уже купили на прошлой неделе за восемь тысяч. Скажем, ты получишь по пять, шесть, семь за все остальные. Люди думают, что они заполучили их по хорошей цене. А ты получаешь в два раза больше их истинной стоимости.
– Все это звучит отвратительно. Что ты имеешь с этого?
– Прежде всего, красоту. – Он побарабанил палками одна о другую. – На свете так много красивых вещей, что перехватывает дыхание. «Сотби» как мост через реку; вещи плывут через аукционные залы: сиенская инкрустация, китайский фарфор, иллюстрированные рукописи, старые мастера, греческие вазы, этрусская бронза, японские нэцкэ, английская керамика. Река никогда не прекращает своего течения. В день проходят три-четыре серии торгов, а на следующий день новые торги. Я сам вошел в эту реку. Моя квартира стала похожа на музей. У меня было больше двух тысяч книг. У меня была коллекция этрусской бронзы. Я не мог остановиться.
– Но ты же остановился?
– У меня закончились деньги, мое наследство.
– Ты истратил свое наследство?
– Почти. А затем Питер Уилсон спросил меня, не хочу ли попробовать открыть офис во Флоренции. Это было как сон. Я понял, что устал от постоянного желания иметь вещи. Некоторым людям так и не удается справиться с этим, особенно богатым. Два года назад мне пришлось сортировать драгоценности леди Бостон из Сомерсетшира. Женщина была на смертном одре. У нее текли слюни. Она едва могла говорить. Она хотела, чтобы я разделил драгоценности на три равные части для ее трех дочерей. Но была пара бриллиантовых сережек, с которыми она не могла расстаться, и еще изумрудное ожерелье и так далее. Очень скоро у нас было четыре кучки: по одной для каждой из дочерей и одна, которую она собиралась забрать с собой. Невероятно. А недавно француз, живущий на государственную пенсию в Пистойе… Ему не хватает на еду, но у него есть два Сезанна в кладовке, завернутые в одеяло. Ему подарила их дочь Сезанна – они были любовниками. Он боится, что кто-нибудь украдет их. Он не хотел, чтобы я даже взглянул на них. – Его передернуло. – Вещи стали очень неудобными. Если мне нужна была книга, приходилось идти в библиотеку, так как я никогда не мог найти свой экземпляр. Так что какой в этом смысл?
– Ты мог привести свои книги в порядок.
– Я так и делал. Каждый год я их организовывал по новой системе. Но все равно ничего не мог найти. У меня просто не хватало места для всего. Я не мог устроить дома вечеринку – боялся, что кто-нибудь опрокинет стаффордшира или одну из коров Гёсса.
– Что произошло с ними, твоими вещами?
– Я продал книги и керамику.
– Ты потерял много денег?
– Нет, я получил хорошую прибыль, действительно хорошую, и у меня все еще осталась бронза, которая хранится в подвалах банка Англии. Это мне на старость. Сейчас не чувствуют романтики античных вещей. Пока. Через двадцать, тридцать лет… Ну, никогда нельзя знать это точно, конечно же, но я думаю, что они будут стоить целое состояние. Если бы я был консультантом по инвестициям, а ты – моей клиенткой, я бы определенно рекомендовал тебе этрусскую бронзу.
– Спасибо за подсказку, – я могла теперь видеть его лицо под огнями на мосту. Я видела, что он был доволен собой. – Итак, ты устал от вещей. И что потом?
