Она усмехнулась.
— Это должно стать традицией? — спросила она.
— Дай Бог, — ответил он спокойно.
«Какой он милый», — подумала Кейт.
Роджер стал подогревать вино. В медной кастрюльке с длинной ручкой он смешал немного гвоздики с корицей и сахаром, залил вином и, раздвинув слой горячих углей, поставил на раскаленные кирпичи.
Он стоял на коленях перед камином, и отблески огня на лице сделали его еще многозначительнее, сосредоточеннее, загадочнее и мужественнее.
— Средневековый алхимик с тигелем или волшебник, заваривающий травы.
— Определенно не ядовитые, — ответил он, не поворачиваясь к ней. — Волшебники в Средневековье варили разное.
И после паузы добавил:
— Меня увлек и научил этому мой недавний «гувернер». Это, пожалуй, единственный напиток, который мне нравится.
— Вы, однако, большой эгоист, — заметила Кейт.
— Я? — удивился он.
— Конечно. Вы даже не поинтересовались, как к нему отношусь я. Что это? Я должна пить то, что нравится вам?
Повернувшись к ней, он рассмеялся тепло и искренне.
— Это было бы замечательно, — сказал он, — но, к сожалению, это не так. Я знаю, что вам понравилось вино, которое мы пили вчера. Вы с таким удовольствием выпили два бокала до дна.
— Ах, так вы считали? — выразила она негодование.
— Радовался, что вам нравится.
— Я немного замерзла вчера.
— Э, нет, вы вообще сластена.
— Я — сластена? — воскликнула она таким тоном, точно встретилась с самой большой несправедливостью.
Он рассмеялся и кивнул головой.
— Еще какая!
— Я не ожидала такого от вас. Вы столько говорили о моих мнимых духовных ценностях и вдруг — сладострастие!
— Одно не мешает другому. Ненасытность не очень привлекательная черта, зато стремление съесть лакомый кусочек наполнено шармом.
— Вы не сможете подсластить мне горькую пилюлю, — она сделала возмущенное лицо.
— Желание вкусно поесть бывает, как бы это сказать, аппетитным. Я всегда с истинным удовольствием присматривался к вам за столом. Когда подают блюда, которые вы особенно любите, вы так увлечены едой, так… ошеломлены вкусовыми ощущениями, что вам стоит гигантских усилий, чтобы принять участие в общей беседе.
— Вы ужасный клеветник и посмеиваетесь надо мной, — сказала, краснея, но уже весело Кейт.
— Но это же восхитительно!
— Что за коварство! Сейчас я поняла: вы специально на обед и на ужин распорядились подать то, что я больше всего люблю, чтобы устроить для себя зрелище, наблюдая за мной.
— Ах, так вы заметили?
— Да, и сейчас знаю, как это воспринимать. А к вашему вину я не прикоснусь.
— Точно?
— Я должна вас как-то наказать.
Он покачал головой.
— Это наказание было бы слишком тяжким… для вас. Вы чувствуете, какой дивный запах?
Кейт пошевелила ноздрями. Действительно, клубящийся над кастрюлькой пар наполнил воздух волшебным ароматом.
Они оба рассмеялись, а Кейт сказала:
— Вы и в самом деле опасно наблюдательны, и мне следует вас остерегаться.
— Нет, не нужно. Все равно ничего плохого я в вас не найду.
— Почему? Вы считаете меня женщиной без недостатков?
— Нет, но лишь потому, что и недостатки можно любить. Недостатки — такая же характерная черта данной личности, как и достоинства. Одно и другое, взятые вместе, составляют индивидуальность. Я не верю в существование на земле ангелов и чертей. Божественные и дьявольские черты перемешаны в каждом человеке, и все зависит от пропорций: один коктейль будет вкусным, а другой — отвратительным. Не знаю, сумел ли я понятно объяснить.
— Я поняла вас.
— Вот и вы без своих недостатков оказались бы кем-то совсем иным, чего мне бы вовсе не хотелось.
Кейт задумалась.
— Интересный подход.
— Возьмем, к примеру, какую-нибудь личность из истории или еще лучше из литературы, хотя бы Заглобу. Вы согласитесь, что этот образ весьма симпатичен. А сейчас проанализируем его. И что же находим? Он — пьяница, трус, враль, авантюрист, прихлебатель, плут, смутьян, словом, что-то малопривлекательное! Казалось бы, ничто не спасет его от нашего осуждения и презрения. Но в то же время автор добавил ему и, заметьте, не преувеличив, несколько, тщательно выбранных достоинств. И вот мы уже в восторге от пана Заглобы. Да мы бы не позволили ему отказаться хоть бы от одного недостатка. Не потерял ли бы он для нас свою ценность, если бы перестал пить, хвастаться, смутьянить или если бы стал таким героическим, как Жанна д'Арк?
— Я соглашусь с вами, если речь идет о литературных персонажах или даже исторических личностях, но весьма сомневаюсь, удастся ли это приспособить к живым, с кем нам приходится встречаться часто.
— В этом я совершенно уверен.
— Мне бы хотелось вас о чем-то спросить: недавно меня уверяли, что в моем характере заложена жестокость. Это высказывание, а скорее упрек не дает мне покоя. Интересно, сможете ли вы со своими наблюдательскими способностями подтвердить это мнение?
Тынецкий закусил губы и, наливая вино в бокалы, начал говорить.
— В определенном смысле, да. Я не представляю себе, как вы избиваете детей или издеваетесь над животными. Такой тип жестокости вам не свойственен. Зато я не исключаю жестокости морального плана. Мне кажется, что существуют такие ситуации, в которых вы бываете жестокой, и что эта жестокость приносит вам удовлетворение.
— Отсюда вытекает, что я эгоистка? — серьезно спросила Кейт.
— Точнее… эготистка[18], — поправил он.
Она усмехнулась натянуто.
— Я должна обо всем этом подумать, а сейчас я выпью это вино, чтобы доказать, что во мне нет жестокости.
— Если бы я мог знать, — вздохнул он, — это моя заслуга или все дело в вине.
— Заслуга?
— Да, заслуга получения вашего расположения и доброжелательности.
Она засмеялась и перевела разговор на другую тему. Было уже далеко за полночь, когда они пожелали друг другу спокойного сна.
Утром к парадному поместья подъехала карета «скорой помощи», присланная из Познани, чтобы перевезти пани Матильду на вокзал. У графини было хорошее настроение, и чувствовала она себя неплохо. Перед самым выездом она вызвала к себе экономку Юзефову и ей поручила управлять домом, к великому удовлетворению обеих тетушек.
