— Глупости… Если мужчина не может приглядеть за своей женой… если он сам закрывает глаза на… Помилуй, детка, в чем дело?
Эмили встала, вытянув руки так, словно отталкивала от себя что-то отвратительное.
— Я не верю в это! — воскликнула она высоким, неестественным голосом. — Я не верю, что мать Илзи так поступила. Она не могла так поступить… она не могла… мама Илзи так не поступила бы.
— Поддержи ее, Кэролайн! — воскликнула бабушка Нэнси.
Но Эмили, хотя на секунду гостиная закружилась вокруг нее, пришла в себя.
— Не трогайте меня! — воскликнула она гневно. — Не трогайте меня! Вы… вы… вам было приятно слушать эту историю!
И она выбежала из комнаты. Бабушка Нэнси в эту минуту выглядела пристыженной. Ей впервые пришло в голову, что ее ядовитый старый язык сделал черное дело. Затем она пожала плечами.
— Девочка не сможет всю жизнь просидеть под колпаком. Почему бы ей уже сейчас не узнать что к чему? Она давным-давно должна была услышать эту историю, если в Блэр-Уотер сплетничают так же, как в прежние времена. Если она вернется домой и обо всем расскажет, сюда в благочестивом ужасе явятся негодующие старые девы из Молодого Месяца и обвинят меня в развращении малолетних. Кэролайн, никогда больше не проси меня рассказывать тебе о семейных скандалах в присутствии моей племянницы, старая ты сплетница! В твоем-то возрасте! Ты меня удивляешь!
Бабушка Нэнси и Кэролайн вернулись к своему вязанию и пикантным воспоминаниям, а наверху в Розовой комнате Эмили, лежа ничком на кровати, проплакала несколько часов. Какой ужас… мама Илзи убежала и бросила свою маленькую дочку! В глазах Эмили это был страшный поступок… странный, жестокий, бессердечный поступок. Она не могла заставить себя поверить, что все это правда… тут была какая-то ошибка… да-да, ошибка.
— Может быть, ее похитили, — пробормотала Эмили, отчаянно пытаясь найти какое-то объяснение случившемуся. — Она только поднялась на борт корабля, чтобы осмотреть его… а он поднял якорь и увез ее. Она не могла уехать по собственной воле и бросить своего любимого ребеночка.
Эта история не давала Эмили покоя. На протяжении нескольких дней она не могла думать ни о чем другом. Мысль о матери Илзи завладела ею, терзала и грызла ее, вызывая почти физическую боль. Ей было страшно вернуться в Молодой Месяц и встретиться с Илзи, зная мрачную тайну, которую от нее нужно скрывать. Илзи ни о чем не подозревала. Однажды Эмили спросила у Илзи, где похоронена ее мать, и та ответила: «Не знаю. Думаю, в Шрузбури… там, где все Митчеллы похоронены».
Эмили заломила худенькие руки. Она была не менее чувствительна ко всему некрасивому и вызывающему страдание, чем к красивому и приятному, а эта история представлялась и отвратительной, и трагической. Однако она не могла не думать о ней днем и ночью. Жизнь на Старой Мызе вдруг лишилась прежнего очарования. Бабушка Нэнси и Кэролайн внезапно перестали в ее присутствии обсуждать эпизоды семейной истории, даже безобидные. А так как подобное самоограничение было им в тягость, они не желали, чтобы она крутилась возле них. Эмили стала чувствовать, что они рады, когда она не может слышать их разговоров, а потому теперь держалась вдали от них и большую часть времени бродила в одиночестве по берегу залива. Она не могла сочинять стихов… она не могла делать записи в «книжке от Джимми»… она даже не могла писать письма отцу. Казалось, какая-то темная завеса отделила ее от прежних радостей. В каждой чаше удовольствия была теперь капля яда. Даже волшебные прозрачные тени на поверхности громадного залива, даже очарование поросших елями и нависших над водой утесов, даже маленькие лиловые островки, казавшиеся сторожевыми постами страны эльфов, не могли принести ей прежнего «первого вольного вдохновенья»[73]. Она боялась, что никогда больше не сможет быть счастлива — настолько пронзительным было впечатление от впервые открывшегося ей мира греха и печали. И наряду со всем этим, в ее душе продолжало жить все то же недоверие — мать Илзи не могла так поступить — и все то же беспомощное желание доказать, что не могла… Но как это можно было доказать? Никак. Благодаря бабушке Нэнси Эмили раскрыла для себя одну «тайну», но столкнулась с более глубокой: в чем причина того, что Беатрис Бернли так и не вернулась домой в те летние сумерки много лет назад… так как, несмотря на все факты, свидетельствовавшие об обратном, Эмили втайне упорно стояла на своем: какова бы ни была эта причина, она заключалась не в том, что Беатрис Бернли уплыла на «Деве ветров», когда обреченный на гибель корабль вышел из Блэр-Харбор в изумительно красивый, озаренный светом звезд, ночной залив.
Глава 26
На берегу залива
«Хотела бы я знать, — подумала Эмили, — сколько мне еще остается жить».
В тот вечер, гуляя по берегу залива, она зашла так далеко, как никогда еще не заходила прежде. Вечер был теплым и ветреным, воздух пряным и сладким, залив дымчато-бирюзовым. Участок берега, куда она забрела, казался таким уединенным и пустынным, словно там никогда не ступала нога человека… если не считать едва заметной, кое-где совсем пропадающей, тропинки, вьющейся, как узкая красная нить, в обрамлении громадных зеленых пластов бархатистого мха между большими елями и низкорослыми соснами. Берег становился все круче и каменистее, и наконец маленькая тропинка совсем затерялась в зарослях больших папоротников. Эмили как раз собиралась повернуть обратно, когда увидела великолепную осеннюю астру, растущую на самом краю обрыва. Ах, она должна достать этот цветок… она никогда не видела такой темно-фиолетовой астры. Эмили шагнула вперед, чтобы дотянуться до цветка — коварная мшистая почва подалась под ее ногами и заскользила вниз по крутому склону. Эмили сделала отчаянную попытку вскарабкаться обратно, но чем энергичнее она шевелила ногами, тем быстрее двигался вниз оползень, унося ее вместе с собой. Еще один миг, и он, проскользив по склону, упал бы прямо на усеянный булыжниками берег в тридцати футах внизу. Эмили пережила один ужасный момент смертельного страха и отчаяния, а затем обнаружила, что оторвавшаяся глыба покрытой мхом земли остановилась на узком выступе скалы и наполовину свисает с него, а она сама лежит на этой глыбе. Казалось, стоит ей сделать малейшее движение, и глыба полетит вниз, прямо на острые камни.
Она лежала совершенно неподвижно, стараясь собраться с мыслями… стараясь не бояться. Она была далеко, очень далеко от домов… никто не услышал бы ее, если бы она закричала. Но она не смела даже закричать, опасаясь, как бы сотрясение ее тела не привело в движение земляную глыбу, на которой она лежала. Как долго она сможет лежать без движения? Приближалась ночь. Бабушка Нэнси будет волноваться, когда стемнеет, и пошлет Кэролайн на поиски. Но Кэролайн никогда не найдет ее здесь. Никому не придет в голову искать ее так далеко от Старой Мызы — на еловой пустоши в нижней части бухты. Лежать здесь одной всю ночь… чувствовать, как земля скользит все дальше… ждать помощи, которая никогда не придет… Эмили едва могла удержаться от содрогания, которое могло оказаться роковым.
