— Вы не верите мне, — печально произнес он. — Не верите в мои отцовские чувства.
— Постарайтесь понять меня, — смущенно оправдывалась Эллена. — Я никогда не знала своего отца.
Руки Скедони опустились, он молча смотрел на девушку.
— Бедняжка, — наконец промолвил он. — Вы не представляете, какая жестокая правда в ваших словах. Доселе вы были лишены отцовской заботы и ласки.
Лицо Скедони снова помрачнело, и он отошел от нее. Эллена была напугана столь разительной сменой чувств, владевших этим человеком. Не будучи в силах добиться от него объяснения, что так тревожило его, она в поисках ответа невольно обратилась к миниатюрному портрету на медальоне, ища в нем сходство с нынешним Скедони.
Между ними лежала пропасть прожитых лет. С миниатюры на нее смотрел пригожий молодой мужчина с улыбкой скорее победоносной, чем доброжелательной, и с выражением в глазах, говорящим более о высокомерии, чем о достоинстве.
Лицо Скедони, измененное годами, было мрачным и суровым, скрываемые чувства и желания наложили на него неизгладимую печать. Казалось, со времени создания портрета оно более не знало улыбки. Художник, как бы пророчески предвидя это, постарался навсегда запечатлеть на миниатюре эту торжественную улыбку.
И хотя несходство Скедони с портретом было слишком велико, одна черта роднила их — надменная гордость во взгляде. Но этого было недостаточно Эллене, чтобы окончательно убедиться, что перед ней ее отец.
В сумятице всех этих чувств она совсем забыла о главном, что так и оставалось для нее загадкой, — почему и как проник Скедони в ее комнату среди ночи, если, конечно, исключить как причину его предполагаемое отцовство. Теперь, когда она немного успокоилась, а выражение лица Скедони более не казалось ей столь отпугивающим, как прежде, она отважилась наконец задать ему этот вопрос.
— Уже далеко за полночь, святой отец, и вам должно быть понятно мое желание узнать истинную причину вашего появления здесь в столь поздний час.
Но, как и прежде, Скедони ничего не ответил.
— Вы пришли, чтобы предупредить меня об опасности, не так ли? — настаивала Эллена. — Вам стали известны недобрые намерения Спалатро? Скажите же мне, святой отец! Когда я просила у вас помощи на берегу, вы, должно быть, еще не знали, что моя жизнь в опасности, иначе бы вы…
— Это так, — резко прервал ее Скедони. — Но не будем снова говорить об этом.
Ответ удивил Эллену. Ведь она впервые задала ему этот вопрос. Но, увидев, как снова помрачнело его лицо, она не решилась более настаивать.
Воцарилась долгая пауза. Скедони продолжал ходить по комнате, но временами останавливался и пристально, с каким-то отчаянием в глазах вглядывался в лицо Эллены. Она же, отказавшись более досаждать ему вопросами, все же робко попросила привести еще какие-нибудь доводы, подтверждающие их родство.
К ее удивлению, Скедони охотно откликнулся, и наконец, когда оба они относительно успокоились, он рассказал ей немало подробностей из жизни их семьи, которые во многом подтверждали то, что она узнала от покойной тетушки. Это убедило Эллену в том, что монах говорил ей правду. Но факты, которых он касался, все больше относились к тем периодам его жизни, когда он совершил немало ошибок, и Скедони был предельно краток и осторожен в своих рассказах. Его душа по-прежнему жаждала одиночества, он не готов был к откровениям и поискам доказательств, ибо не сомневался, что Эллена его дочь. Поэтому он предпочел от воспоминаний поскорее перейти к действительности. Эллене более нельзя оставаться в этом доме, решительно заявил он. Она должна немедленно вернуться домой, в Неаполь. Высказав ей все это, он вскоре покинул ее.
Внизу у лестницы его встретил заждавшийся Спалатро с плащом в руках, готовый выполнить свою часть работы.
— Все сделано? — сдавленным голосом прошептал он. — Я готов, синьор. — И с этими словами он сделал шаг, собираясь подняться в комнату Эллены.
— Стой, негодяй! — не выдержав, приглушенным голосом воскликнул Скедони, словно приходя в себя. — Если ты посмеешь войти в ее комнату, я прикончу тебя на месте!
— Как, вам одной жертвы уже мало, синьор! — в испуге воскликнул Спалатро, пятясь назад. Вид Скедони поверг его в дрожь.
Но Скедони, словно тут же забыв о нем, быстро проследовал дальше.
Недоумевающему и испуганному Спалатро ничего не оставалось, как последовать за ним.
— Скажите же, синьор, что делать дальше? — наконец спросил он, указав на плащ.
— Убирайся прочь! — грозно крикнул Скедони. — Оставь меня в покое.
— Вам не хватило смелости, синьор? Тогда позвольте мне сделать это за вас, хотя вы и назвали меня презренным трусом.
— Изверг! Да как ты смеешь?
Скедони, более не владея собой, схватил Спалатро за горло, но в это же мгновение вспомнил, что сам совсем недавно толкал того на убийство Эллены. Отпустив Спалатро, он велел ему идти в свою комнату и ждать дальнейших распоряжений.
— Завтра… — сказал он, еле приходя в себя. — Я скажу тебе завтра, что надо делать. А то, что я хотел сделать этой ночью… Я передумал. Иди к себе.
Спалатро, сочтя себя оскорбленным, хотел было возразить, но грозный вид монаха остановил его.
Скедони, войдя в свою комнату, громко захлопнул дверь и дважды повернул ключ, словно этим отсекал от себя такое ничтожество, как Спалатро, к которому теперь испытывал откровенную неприязнь. Оставшись один, он почувствовал некоторое облегчение, однако, вспомнив, как Спалатро хвастливо заявил, что он не трус и готов закончить то, что не удалось сделать Скедони, не на шутку встревожился, как бы этот негодяй не подкрепил свои слова делом, и бросился вон из комнаты. Предчувствие не обмануло его. Спалатро не ушел к себе, а продолжал стоять в коридоре. Услышав шаги Скедони, он обернулся, и в глазах его было ожидание приказаний хозяина. Когда их не последовало, он наконец молча скрылся в своей комнате. Встревоженный Скедони для пущей верности запер его дверь на ключ, поднялся наверх, какое-то время постоял, прислушиваясь, у двери Эллены. В комнате было тихо.
Наконец он вернулся к себе, но не в поисках сна и покоя, а чтобы еще раз пережить все, что произошло с ним в эти короткие мгновения. Терзаясь, стыдясь и поражаясь, он заглядывал в свою душу, словно в бездну, на краю которой ему удалось удержаться. Но она продолжала манить его, и он не в силах был отвести от нее глаз.
ГЛАВА X
Их путь пролег по тропам бора,
Ужас наводящим,
Где одиноких путников страшит
Лесов кивающая тень.
Эллена, когда Скедони ушел, долго перебирала в памяти подробности того, что он рассказал о ее семье. Невольно сопоставляя их с тем, что слышала от покойной тетушки, она убеждалась, что не находит в них особых противоречий. И все же она слишком мало знала о себе, чтобы понять, почему тетушка умолчала о многом, что успел ей поведать Скедони. От синьоры Бианки ей было известно, что ее мать вышла замуж за миланского аристократа из графского рода Маринелла. Брак был несчастливым, и Эллена в младенчестве, еще при жизни матери, была отдана на воспитание своей тетушке, синьоре Бианки, единственной сестре графини Маринелла. Сама Эллена не помнила, как это произошло, не осталось у нее воспоминаний и о матери. Любовь и ласка, которой окружила ее тетушка, стерли из памяти все печали и утраты раннего детства. Эллена вспомнила, как, случайно найдя в ящике комода тетушкин медальон, впервые узнала имя своего отца. На ее расспросы, почему его имя держат ото всех в тайне, тетушка тогда объяснила его недостойным поступком, навлекшим позор на семью. Ничего, кроме того, что ее отец давно умер, тетушка более не сообщила ей. О медальоне же сказала, что нашла его в вещах матери Эллены после ее смерти. Она собиралась передать его Эллене и поведать обо всем, как только придет время и ей можно будет рассказать семейную тайну. Это все, что сочла нужным передать ей тетушка. Правда, умирая, она мучительно пыталась еще что-то сказать ей, но не успела.
