Вылетев из-за поворота на большой скорости, они едва не врезались в старый серый грузовик, кузов которого был заполнен рулонами ковров с удивительно ярким и причудливым орнаментом. Подобные фантастические узоры можно увидеть разве только в детском калейдоскопе — или под веками, когда долго смотришь на полуденное солнце, закрыв глаза. Кузен Мурата нажал на клаксон и выругался. Абульфаз же не сводил глаз с многоцветных ковров, явившихся, казалось, из восточных легенд и сказок «Тысячи и одной ночи». Мурат посмотрел на своего подопечного и рассмеялся.
— Красиво. Да, товарищ профессор? Это лучшие в мире туркменские ковры. Вы ведь из-за них сюда приехали?
— Красиво, — согласился Абульфаз.
Вскоре в лучах закатного пустынного солнца Абульфаз увидел знаменитую толкучку, оказавшуюся скорее советским рынком, нежели восточным базаром, поскольку здесь, помимо всего прочего, продавали запчасти для автомобилей, самодельные сигареты россыпью и ношеную выцветшую военную форму. Старые, вышедшие из употребления и на первый взгляд совершенно бесполезные тряпки, предметы обихода и промышленные изделия обретали вторую жизнь и пользовались спросом, а их пестрота создавала иллюзию изобилия.
На рынке Мурат не только исполнял обязанности гида и переводчика своего подопечного, но был готов при необходимости выступить на его защиту. Абульфазу нужна была лишь одна вещь, но он позволил Мурату провести себя по рядам, поскольку это настраивало гида на деловой лад, поднимало его самооценку и избавляло от излишней подозрительности. Мурат, схватив гостя за локоть, таскал его от прилавка к прилавку. Абульфазу предлагали живых цыплят, золотые коронки, вырванные у трупа, щетки для волос, младших дочерей, запрещенные коротковолновые приемники, брикеты гашиша, болты в густой фабричной смазке или полностью от нее очищенные, а также вьючных животных с грустными глазами. Навязывая свой товар, торговцы окидывали Абульфаза вызывающими, оценивающими или снисходительными взглядами, всячески демонстрируя свое интеллектуальное и этническое превосходство.
— Как здесь рассчитываются за покупки? — спросил Абульфаз.
— Для этого существует множество способов, товарищ профессор. Даже, бывает, расплачиваются иностранной валютой — я зарубежных туристов имею в виду. Но большей частью в ходу всякого рода сделки: обмен или бартер. Вы спрашиваете, потому что…
— Потому что мне казалось, самые качественные изделия отправляют в Москву. Как, к примеру, вон те фабричные ковры или простыни из темно-бордового шелка…
— Так оно и есть, но народ сберегает кое-что для себя, чтобы потом продать или обменять на этом рынке. Люди стекаются сюда из множества сел и городов, и не только нашей республики. Здесь каждый день такое огромное торжище.
— Значит, говорите, люди приезжают в это место отовсюду?
— Да. То есть не со всего, конечно, света, но из всех близлежащих земель и краев, даже, я бы сказал, со всей Центральной Азии.
— А русские, живущие в Центральной Азии, здесь бывают?
— Ах вот вы о чем… — Мурат хихикнул и нервно потер руки. — Сегодня русских нет — за исключением вас. Вы здесь единственный русский. — И рассмеялся неестественным, деланным смехом.
— Ага! — Абульфаз огляделся, принимая озабоченный вид, чтобы скрыть овладевшее им любопытство. — А что будет, если вы вдруг уйдете? Бросите меня, человека, одетого в непривычный для местных костюм, посреди этого торжища?
— Не думайте об этом — я никуда от вас не уйду.
— Знаю, что не уйдете. Я просто спросил — на всякий случай.
— Коли так, посмотрите назад. Только медленно.
Абульфаз осторожно оглянулся. На некотором удалении здоровенный мужчина с мощной грудной клеткой и густыми усами бил монтировкой какого-то человека. Женщина в мусульманской головной накидке цвета песка в лунную ночь, не обращая, казалось, на эту сцену никакого внимания, с равнодушным видом стояла у джутовых мешков со специями, испепеляемых жаркими солнечными лучами. Абульфаз вспомнил испятнанные специями пальцы своей матери, когда ветер донес до него аромат разогретой солнцем гвоздики. Потом он ощутил запахи других специй — сумаха и тимьяна — и подумал о своем дядюшке, который был наполовину арабом и содержал пекарню: принесенные им свежие душистые лепешки остались лучшим воспоминанием детства. И Абульфазу пришла на ум древняя восточная истина — избегай по возможности торговцев специями и сказителей, ибо они обладают огромной властью над человеческой памятью.
Неожиданно он почувствовал, как на руку капнуло что-то горячее, до слуха донесся приглушенный визг, и в воздухе выгнулась алой дугой упругая струя крови, бившая из горла барашка, которого резали совсем близко. Забив животное, мясник сделал на шкуре несколько надрезов, после чего легко, как перчатку, стянул ее с туши. Мурат ткнул Абульфаза в спину пальцем и едва заметным кивком указал на группу мужчин. Их было трое — все стройные, рослые и сильные, с кожей цвета меди, правильными чертами лица, прямыми носами и зелеными глазами. Они с горделивым видом стояли между прилавком мясника и рядами, где торговали специями, и смотрели на Абульфаза.
— Видите их? Это ваши друзья. Новые друзья, — хихикнул Мурат. — Мы живем в Советском Союзе, следовательно, все мы братья во социализме. Но вы, товарищ профессор, конечно же, старший брат. И самый любимый у отцов социализма.
— И что же из этого следует?
— А то, что младшие братья тоже нуждаются в месте под солнцем. Мы не можем закрыть толкучку для русских, но они, приезжая сюда, не обойдутся без нашей опеки. Иначе говоря, кто-то из местных должен их сопровождать. Иначе им придется являться сюда с батальоном солдат, но даже в этом случае нет никаких гарантий, что поездка закончится для них без происшествий.
— Эти люди вооружены?
— Вооружены? Послушайте, это земля туркмен! Здесь все носят оружие. Взгляните! — Мурат распахнул халат, демонстрируя висевший на боку «вальтер». — Но не беспокойтесь. Мы пойдем куда вы захотите, и с вами ничего не случится.
Пока Мурат запахивал халат и завязывал пояс, Абульфаз неожиданно направился к трем мужчинам, глазевшим на него, и заговорил с ними. Мурат смотрел, приоткрыв от изумления рот, однако мужчины стали пожимать друг другу руки, кивать и хитро улыбаться. Абульфаз тоже улыбался и кивал, потом достал что-то из внутреннего кармана пиджака, передал им, после чего, осторожно пожав руку каждому, отступил на шаг, прижал руку к сердцу и отвесил общий поклон. Когда Абульфаз повернулся и Мурат вновь увидел его лицо, это был другой человек — он и голову держал выше, чем прежде, и черты его словно стали более жесткими — правда, на короткое время. Когда Остров снова присоединился к Мурату, это был уже прежний профессор.
— Вы понимаете, что наделали? — осведомился гид, и Абульфаз по выражению его лица не понял, злится тот или напуган. — Вы их спровоцировали! Я же говорил вам, товарищ профессор, что на этих людей даже смотреть надо с осторожностью. Не следует привлекать их внимание. А вы что сделали?
