— Толкуют о сотне долларов за баррель, — мрачно сказал он. — Уже на следующей неделе. Именно этого он и добивается. Все правильно, Уоррен. Все правильно. Мне пора. Звони.
Отбой.
Уоррен встал с кровати. Придется еще раз принять душ. Расставив ноги, чтобы клейкие ляжки не липли друг к другу, пошел к чемодану.
Он так и не собрался распаковать вещи.
Виновный — человек с огромным состоянием, прекрасно знающий Запад, вспомнились ему строки профиля. Человек весьма недюжинного ума, на редкость терпеливый, способный строить планы на долгий срок и мыслить перспективно. Он сумел создать чрезвычайно широкую и сложную международную сеть пособников, вероятно прибегая к угрозам, деньгам и дорогостоящей подготовке. Есть все основания считать, что лишь единицы из них знают, кто он. А может быть, таких нет вообще.
Чистых трусов Уоррен не нашел. Тщетно обшарил боковые карманы чемодана. Пальцы наткнулись на что-то тяжелое. Секунду помедлив, он извлек этот предмет.
Verus amicus rara avis.
Он решил, что потерял их. Это мучило его куда больше, чем он себе признавался. Он любил эти часы и гордился, что получил их от госпожи президента. И никогда не снимал.
Кроме тех случаев, когда занимался сексом. Секс и время несовместимы, поэтому он снимал часы.
В глубине души Уоррен опасался, что часы украла рыжеволосая женщина. Он не помнил ее имени, хотя познакомился с ней всего-то неделю назад. В баре. Кажется, она работала в рекламе. Или в кино.
Whatever,[59]подумал он, надевая браслет на руку. Чистых трусов не нашлось. Ладно, обойдемся.
Скорее всего, он не американец. Уоррен словно бы слышал, как профиль, записанный на пленку, прокручивается в голове. Если он мусульманин, то, пожалуй, тяготеет больше к либерализму, чем к фанатизму. Живет, предположительно, на Среднем Востоке, но, возможно, временно находится в Европе.
Тридцать три минуты седьмого. Спать Уоррену Сиффорду совершенно расхотелось.
3
Направляясь в гостевую комнату, Ал Муффет бросил взгляд через перила второго этажа вниз, на дедовские часы в холле. Тридцать три минуты первого. Кажется, он где-то читал, что самый крепкий сон у людей между тремя и пятью ночи. Но, поскольку брат вечером изрядно напился, Ал рассчитывал, что он уже сейчас спит каменным сном.
Ему не хватило терпения ждать дольше.
Он старательно обходил скрипучие половицы. Шел босиком, досадуя, что не надел носки. Влажные подошвы отлеплялись от деревянного пола с легким чмоканьем. Файед, может, и не услышит, но девочки, особенно Луиза, спали очень чутко. С тех пор как умерла их мать, ноябрьской ночью, в три часа десять минут.
К счастью, вечером Ал сумел взять себя в руки, когда слова Файеда о последних минутах матери на миг совершенно выбили его из колеи. Наведавшись в ванную, где ледяной водой вымыл лицо и руки, он смог спуститься к брату и дочерям и более-менее спокойно продолжить ужин. В десять он отослал девочек спать, невзирая на их отчаянные протесты, и обрадовался, когда уже через полчаса Файед сказал, что хочет лечь.
Ал подошел к двери, за которой спал брат.
Мать никогда не путала своих сыновей.
Во-первых, разница в возрасте. Во-вторых, Али с Файедом натурой были совершенно разные. Ал Муффет знал, что, по мнению матери, он, дружелюбный, открытый всему и вся, больше походил на нее.
Файед вообще стоял в семье особняком. Учился он лучше брата, был одним из первых во всей школе. Зато руками работать не умел. Отец быстро понял, что нет смысла принуждать Файеда помогать в мастерской. А вот Али, напротив, уже к восьми годам знал, по какому принципу работает автомобильный мотор. В шестнадцать он получил водительские права и собрал себе машину из старых запчастей, которые отец позволил пустить в дело.
Угрюмая, недоверчивая натура рано наложила отпечаток и на физический облик брата. На мир он смотрел искоса, исподлобья, и зачастую окружающие сомневались, слушает ли он их вообще. Вдобавок Файед и ходил как-то боком, словно все время опасался наскока и предпочитал заранее выставить для защиты плечо.
Правда, лицом братья были необычайно похожи. Но мать все равно никогда их не путала. Нет, не могла она их спутать, подумал Ал Муффет и осторожно повернул ручку двери.
Если же в самом деле спутала, за несколько минут до кончины, уже не способная ясно видеть и мыслить, то возможна катастрофа.
В комнате царила кромешная тьма. Несколько секунд Ал постоял на пороге, чтобы глаза привыкли.
У стены проступили очертания кровати. Файед лежал на животе, свесив одну ногу с постели, а левую руку подложив под голову. Он ровно и негромко похрапывал.
Ал достал из нагрудного кармана фонарик. Прежде чем включить его, удостоверился, что чемодан брата стоит на низком комоде у двери в ванную, самую маленькую во всем доме.
Фонарик он заслонил пальцами, так что лишь тоненький лучик света падал на пол и Ал мог подойти к чемодану, ни на что не налетев.
Чемодан был заперт.
Он попробовал еще раз. Кодовый замок не открывался.
Файед громко всхрапнул и повернулся в постели. Ал замер. Даже фонарик погасить не рискнул. Несколько минут стоял, слушая дыхание брата, снова медленное и ровное.
Чемодан самый обыкновенный, черный, самсонайтовый, средней величины.
Обычный кодовый замок, подумал Ал, устанавливая на дисках замка дату рождения брата. У обычного замка и код, наверно, самый обычный.
Дзинь.
Он повторил те же цифры на левом замке. Порядок. Медленно, бесшумно поднял крышку. В чемодане была одежда. Два свитера сверху, брюки, несколько трусов и три пары носков. Все чистое, аккуратно уложенное. Ал медленно сунул руку под эти вещи, вынул их, положил рядом.
На дне лежали восемь мобильных телефонов, ноутбук и ежедневник.
Зачем человеку восемь мобильников? Разве только на продажу, подумал Ал. Пульс еще участился. Все телефоны отключены. На миг его охватило искушение забрать ноутбук с собой и проверить, что там. Но он поспешил отбросить эту мысль. Наверняка все запаролено и файлы ему не открыть, к тому же слишком велик риск, что брат проснется прежде, чем он вернет компьютер на место.
Черный кожаный ежедневник запирался на ремешок с кнопкой, одновременно служивший держателем для шикарной шариковой ручки. Ал взял фонарик в зубы, направил луч на книжку, открыл.
Обыкновенный органайзер. Каждый разворот — неделя, слева — графы для трех первых дней, справа — для четырех оставшихся. Под воскресенье отводилась самая маленькая графа, и, насколько Ал мог судить, на воскресные дни брат встреч не назначал.
Он тихонько полистал ежедневник, раз и другой. Пометки о встречах мало что ему говорили, разве только свидетельствовали, что брат — человек занятой. Но это он и так знал.
