думал о своей ученице, и, наверное, стоило бы пожалеть Элис, если бы не мысль о жертвах, из которых она тянула энергию.
И если верить Маргарите, она такая не единственная.
Мои мрачные мысли прерывает телефонный звонок. Номер незнаком, и мне как-то не хочется отвечать, но я помню, что со страхами надо бороться.
– Да?
– Кать, это Семён, – слышится из трубки. – Тут такое дело… – Он на миг умолкает, я ловлю вопросительный Сашкин взгляд и включаю громкую связь. – С Андреичем плохо, очень. – Он снова медлит и, когда я уже собираюсь сказать, что я не врач, сознаётся: – Увольняют его. Кать, но он же не виноват, это же несправедливо!..
Я чувствую, как под рукавом блузки вздрагивает Знак Саламандры. Вот оно, значит, как…
Шеф на сообщение, что нас снова вызывают в полицию, только мученически вздыхает и отмахивается, и в управление мы прибываем через пятнадцать минут. На меня подозрительно косятся, но Семён уже встречает нас у дверей, так что на сей раз пугать никого не приходится, хотя пара мужиков в форме следует за нами до нужной двери, думая, что я их не вижу и не слышу. Ха, я передвижения невидимого дракона по квартире засекаю с точностью до десяти сантиметров!
– Вот, – скорбно изрекает Семён, распахивая дверь. – Любуйтесь… ну Олег Андреич, ну блин, я ж на минуту только вышел!..
Процессу любования Князевым очень мешает запах – такое чувство, что в кабинете бухали несколько дней подряд, не просыхая. Я прижимаю к лицу платок и, стараясь дышать пореже, заглядываю внутрь. Похоже, моё предположение недалеко от истины.
– Окна хоть открой, – гнусавлю я сквозь платок. Семён зло и коротко отмахивается и первым делом идёт отбирать у начальства бутылку – мне страшно подумать, какую по счёту.
Смотреть на Князева тоже страшновато – рожа опухшая и небритая, глаза заплыли, волосы свисают на лицо неопрятными сосульками. На наше появление он не реагирует никак, от Семёна отмахивается, едва не падая со стула, но бутылку выпускает. Ни закуски, ни даже стакана на столе нет, и я начинаю злиться. Нет, я понимаю, стресс, смерть друга, несчастная любовь – но куда, спрашивается, смотрит его начальство вкупе со штатным психологом?!
– И давно он так? – тихо спрашиваю я, пока Сашка открывает окна. В кабинет врывается злой холодный ветер вперемешку со снежинками, Князев что-то недовольно ворчит и утыкается лбом в сложенные руки.
– Со вчерашнего утра, – сокрушённо вздыхает Семён. – Дело закрыли, документы передали, а как приказ вручили, так и… Не, ну, я понимаю, выговор, ну, отстранили бы, пока служебное расследование ведут, но так-то сразу зачем? Я уж не говорю, что работать за весь отдел теперь мне, но блин… Не по-людски это как-то.
– И пор-рботаешь, – бухтит Князев, не поднимая головы. – А м-ня – на п-п-мойку!.. Вы-ки-нуть… Нахрен я… сд-лся… Я её убил, п-нимаешь?! И Иг-ря… На п-п-мойку…
– Вообще-то, – говорю по возможности спокойно, – их убила я. И их, и ещё того патрульного, что с Игорем вместе был. А вы, Олег Андреевич, так, слегка поспособствовали.
Он приподнимает голову, прожигает меня мутным взглядом и кривит губы в попытке снисходительно улыбнуться.
– Дев-чка… Ты щёсл-шком… Того… М-лодая. Ты не… п-нимаешь.
Отлично понимаю. У меня десять лет было, чтоб понять. И да, я тоже могу сесть и расклеиться – но вот странно, за смерть единственного человека, которого я убила с полным осознанием и по своей воле, мне совсем не хочется раскаиваться. Жаль только, что Элис не успели как следует допросить.
Стаскиваю куртку, бросаю её на ближайший стул, приподнимаю руку – рукав съезжает к локтю, открывая Знак. Князев презрительно фыркает и снова почти ложится на стол, демонстративно так – мол, чхать он хотел и на меня, и на Знак, и на Саламандру. Однако, если я действительно поняла всё правильно, выбора у него уже нет.
– Мальчики, – говорю, – приведите капитана в чувство. А я схожу к начальству… Где оно у вас тут, кстати?
Начальство, крупный такой дяденька с полковничьими погонами, обнаруживается совсем рядом, за дверью, в толпе любопытствующих. Он подтверждает мою догадку – некоторое давление от руководства свыше было, но заявление уважаемый Олег Андреевич написал сам. И да, его уговаривали, и ещё раз да – работать реально некому, так что если Екатерина Павловна поспособствует…
– Я могу вызвать Саламандру, – поясняю я, поглаживая кончиками пальцев беспокоящуюся ящерку. – Но, насколько я понимаю, это уже вне моей компетенции, как носителя Знака, тем более что расследование завершено.
– Да вызывайте хоть чёрта в ступе! – сердится полковник. – Документы мы оформим, и сверху что угодно могут думать, и дров он изрядно наломал, но это же…
– Несправедливо, – тихо заканчивает незаметно появившаяся рядом Саламандра и улыбается тонкими губами.
Мужики замирают. Я ловлю её взгляд, молча открываю дверь и кивком прошу парней выйти – тому, что должно случиться, лишние свидетели не нужны. А потом, повинуясь жесту Саламандры, захожу в кабинет следом за ней, прижимаю дверь спиной, закрываю глаза и очень стараюсь не слышать и не чувствовать, но…
Чувствую.
И слышу.
Пережечь, говорила она. Пережечь и пережить. Вскрыть нарыв, вычистить, убрать всю грязь и боль, скопившиеся за дни, пока пациент пытался утопить горе в работе. Поднять со дна души всё тёмное, что он топил в алкоголе. Сжечь дотла, чтобы не осталось ни крошки, ни капли того груза, что человеческое сердце выдержать не способно.
Саламандра что-то говорит, Князев отвечает – сперва коротко и зло, потом его голос начинает вздрагивать, срываться на всхлипы. По моим щекам тоже катятся слёзы, я их не вытираю и стараюсь вообще не шевелиться, и если мои чувства всего лишь эхо, то как же оно…
Он ведь, чтоб его, взаправду её любил.
И ему теперь с этим жить.
Надеюсь, Саламандра сможет с этим хоть что-то сделать.
Разговор затихает. Я некоторое время жду, потом разлепляю мокрые ресницы. Князев снова полулежит на столе, уткнувшись лицом в сложенные руки, а Саламандра сидит рядом и тихонько гладит его по плечу. Заметив мой взгляд, она встаёт – и вдруг оказывается рядом. Смотрит в глаза. Улыбается:
– Спасибо тебе.
Я не успеваю ответить – она берёт меня за руку, накрывает Знак ладонью, и меня окутывает ощущение невероятного покоя и гармонии с миром. Всю мрачность из мыслей сдувает начисто, а взамен приходит радость, потому что я жива, и Сашка жив, и с Князевым всё будет хорошо, и кусочек справедливости восстановлен – совсем маленький для всего человечества и всех элементалей, но здесь и сейчас
