заглянули в петуховскую «ауди», а дальше пошли по лесу, прислушиваясь к каждому шороху. Треск сучьев и топот второго они услышали издалека, и когда тот вынырнул из-за деревьев на свет фонаря, Ломов, не таясь, рявкнул на него:
– Ты бы еще с песнями бежал, идиот! Тебя же за километр слышно!
– Я торопился, – виновато ответил плотный, как бочонок, коротышка.
– Вашу мать, откуда вас только прислали? – не унимался Ломов. – Ты что, слонов, что ли, загоняешь? Он даже мертвый уполз бы!
Они втроем обшарили ближайшие кусты, наткнулись на яму, куда были свалены трупы буздыревских помощников, и Ломов понял, почему Петухов закричал – листья, которыми аккуратно присыпали тела, были сметены.
– Завалите их ветками, что ли, – поморщившись, сказал он. – Не дай бог, утром кто-нибудь из деревенских найдет. Не хватает нам еще с ментами перестрелку затеять.
К рассвету Ломов почти со стопроцентной уверенностью мог сказать, что Петухов бродит где-то совсем рядом. Бессонная ночь не прошла для него даром, он выглядел усталым, но крепился, понимая, что настоящая охота только начинается. Именно это он и объяснил всем участвовавшим в оцеплении. Он рассказал, что Петухов остался без денег, что по неопытности он, скорее всего, будет прорываться домой, и самое главное сейчас – не дать ему перескочить на другую сторону шоссе в лес, по которому он спокойно может добраться и до Светогорска, и до Каменногорска. Сам же Ломов остался на проселочной дороге, недалеко от петуховской машины. Он надеялся, что хозяин «ауди» так и не добрался до нее, потому что на пути ему попалась яма с трупами. А значит, Петухов может попытать счастья еще раз.
Бестолковость Петухова восхищала Ломова. Окажись он в его положении, здесь с ним ничего не смог бы сделать даже батальон хорошо обученных спецназовцев. Другими словами, за это время он добрался бы до Петербурга или Мурманска. Поэтому настроение у Ломова менялась по двадцать раз за час – то он верил в то, что Петухов попадется, то обзывал себя идиотом и в который раз мысленно объяснял воображаемому оппоненту, как просто выйти из оцепления.
Солнце поднималось все выше и выше, уже становилось жарко, и Ломов выбрался из машины, чтобы развеяться. После короткого сна предыдущий ночи, долгого пути из Москвы и многочасового дежурства в лесу ему страшно хотелось спать. Он знал, что то же самое испытывают Синеев с Мокроусовым, а потому, не переставая, тревожил их телефонными звонками. Синеев все время отвечал, что все в порядке, но голос выдавал его, и Ломов был почти уверен, что и бывший милиционер, и заместитель начальника охраны банка сидят в машине или рядом на травке. Сейчас единственная надежда была на более свежих белорубашечников и петуховский страх, который заставлял его делать одни глупости. На этот самый страх Ломов и рассчитывал.
Телефонный звонок застал Ломова далеко от своей машины. Старший группы оцепления сообщил, что из леса со стороны Каменногорска слышны чьи-то крики.
– Может, грибники? – спросил Ломов.
– Не похоже. Орет по-другому. Вообще-то в той стороне болота.
– Ну, так быстро пошли кого-нибудь посмотреть, – раздраженно проговорил Ломов. – Или тебе для этого нужно письменное разрешение?
– Уже послал, – ответил старший и тут же добавил: – На болоте грибы не собирают. Похоже, это он.
– Надеюсь, ты не всех туда отправил? – спросил Ломов.
– Одного. И твоего, который постарше.
– Правильно. Ждите, я еду, – устало произнес Ломов и дал отбой.
После разговора по телефону он бегом направился к машине и вскоре выехал на шоссе. Старший белорубашечников неожиданно понравился ему, и Ломов подумал: «Все-таки не все из них полные недоумки. А на болоте действительно грибникам делать нечего».
До болота Ломов добирался довольно долго. Машину он оставил на следующем проселке и дальше отправился пешком. Ему несколько раз приходилось кричать, чтобы определить направление, уже через двести метров жидкий хвойный лес сменил березовый сухостой, и поскольку Ломов торопился, он не тратил времени на поиски подходящих кочек, а лез прямо по воде.
Когда он наконец вышел к озеру, спасенный Петухов обессиленно висел на березовом стволе, который ему спустил в воду подоспевший Синеев. Вид у несостоявшегося миллионера был жалкий, и Ломов про себя отметил, что именно таким он и представлял Петухова – перепуганным до смерти, неопытным дураком.
– Ты Петухов? – на всякий случай спросил Ломов.
– Да… – отплевываясь от болотной воды, быстро ответил тот. Слышно было, как он лязгает зубами, но непонятно было отчего – то ли от страха, то ли от того, что замерз. По опыту Ломов знал, что иногда жертва пытается таким образом разжалобить своего мучителя, совершенно не подозревая, что добивается обратного результата. Во всяком случае, Ломова демонстрация страха лишь раздражала.
– Саня, – обратился Ломов к Синееву. – Ступай, скажи старшему этих, в белых рубашках, что они могут уезжать. Двух человек пусть отправит на контрольно-пропускной пункт, на всякий пожарный. А здесь мы сами разберемся.
Петухов сразу почувствовал в Ломове главного, и когда они остались один на один, заговорил:
– Мужики, честное слово, я здесь ни при чем. Не я у вас увел деньги.
– Я знаю, что не ты, – спокойно проговорил Ломов. – А где твой дружок, Антон Скоробогатов?
– Не знаю, – ответил Петухов и поспешил пояснить: – Я ему снотворное дал, клофелин, а деньги, восемьсот тысяч, закопал, недалеко отсюда. Я покажу где.
– А камешки? – равнодушно спросил Ломов.
– Какие камешки? – искренне удивился Петухов и тут же продолжил: – А сто сорок тысяч я оставил в лесу, у костра…
– Бриллианты где? – не дал ему договорить Ломов.
От изумления Петухов едва не сорвался с березы и вдруг испуганно забормотал скороговоркой:
– Какие бриллианты? Там были только баксы. Я вообще здесь ни при чем… Он прикатил ко мне из Москвы, говорит, поехали за границу… Я только документы…
– Все понятно, – вздохнул Ломов и потащил березу с Петуховым на себя. – Давай вылезай. Сейчас поедем, покажешь, где зарыл деньги. – Он протянул Петухову руку, помог ему
