об этой пленочке.
— А что с запиской? Что показала графологическая экспертиза?
— Кое-что показала. Но пока концы с концами не сходятся.
— Ладно, работай. Но поторопись. Эти звонки… Буквально с самого утра. Хоть телефон отключай в кабинете. Кто их всех взбаламутил?
— Господин Еремишин.
— А ему-то что?
— Сдается мне, они с Парединым не поделили новую актрису.
— Ах, даже так?
— Не знаю точно, но похоже на то.
— Да, тогда Еремишину можно лишь посочувствовать.
— Как сказать… Многие дамы одаряли его благосклонностью, а он их — званиями и прочими благодеяниями. И все довольны.
— Да, Иван Максимович, нехорошо у нас в культуре, нехорошо.
— Куда уж хуже! Да только руки не доходят ни у кого, чтобы заняться наконец наведением порядка там.
— Ха! Попробуй займись! Они такой поднимут вой! Если уж с этой чертовой рекламой всей Россией не могут справиться, то что говорить о театрах…
И в самом деле — до театров ли… Иван Максимович положил трубку и тяжело вздохнул.
— Мира Степановна, а ты когда же закатишь праздник в честь меня? — наливая супруге какао за завтраком, спросил Захар Ильич.
Все эти дни Чулков ходил по театру гоголем, был трезв как стеклышко, даже как будто похудел и посвежел. Собратья сразу же заметили в нем перемену.
— Ильич, да ты никак отхватил звание народного? — заглянул ему в глаза Павел Николаевич.
— Не знаю, не знаю, — с торжествующей усмешкой ответил Чулков, — все вопросы к главному режиссеру. Я всего лишь артист.
Но произнес он это с такой гордостью, что стало ясно — о звании вот-вот объявят.
— Банкет, наверное, закатит, — шептал Гриньков Стасу Провоторову на репетиции «Без вины виноватых».
— Ну а чего ж не закатить? Хоть выпьем на халяву, — помечтал Провоторов.
Новость мгновенно облетела весь театр, а вскоре разнеслась и за пределами его. Чулкову и Мире Степановне названивали и по рабочим телефонам, и по домашнему, артиста поздравляли, спрашивали, когда же состоится чествование. И вот теперь, не утерпев, он и сам поторопил свою сиятельную половину.
— Да какой тебе праздник? — удивилась она.
— Как — какой?! — Чулков выронил нож, которым намазывал бутерброд. — Мира Степановна, ты не пугай меня. Ты знаешь… это… не буди во мне зверя. Банкет когда назначим? Когда мне будут звание вручать?
— Ах, ты об этом… Ну имей же терпение. От похорон не отошли. Опять же вводы. Слушай, может быть, на Кручинину надо было назначить не Павиванову, а Юльку? Все-таки Юлька Меньшикова поизящнее… Физиономия посимпатичнее… А? Как ты думаешь? '
— Да что ты зубы-то мне заговариваешь?! — вскипел Чулков. — Ты что со мной играешь в кошки-мышки? Я долго буду в дураках ходить?
Он вскочил и забегал по кухне. Мира Степановна спокойно наблюдала за ним.
— Надо нам повариху нанять, — проговорила она, прихлебывая какао, — ты утомляешься с этой готовкой. Неужто мы не в состоянии себе позволить прислугу хотя бы человек из трех? Кроме того, в городе уже поговаривают, что я артистов использую в этом качестве. Смешно. Неужто им трудно убрать в квартире или же в магазин сходить? Неужто так уж в тягость сделать такую малость для главного режиссера?
Она взглянула на супруга и поперхнулась. Лицо его пошло красными пятнами, глаза налились кровью, волосы были всклокочены, и весь вид не говорил, а кричал о такой ненависти, что Мира Степановна не на шутку перепугалась.
— Ну-ну, ну-ну, — заговорила она примирительно, — если уж ты так хочешь, то банкет назначим на ближайшее воскресенье.
— Нет, на ближайшее не надо! — поспешно воскликнул Чулков. — Давай недельки через две. Пусть подготовятся как следует. Пусть замдиректора обзвонит всех спонсоров — я хочу, чтобы и для артистов в фойе нормальный стол накрыли, и для приглашенных, и для влиятельных персон отдельно, в большой гостиной. Это первое. Затем — подарки. Пусть мне дарят не деньги в конвертиках, а, например, сбросятся спонсоры и купят белый «мерседес».
— Ты что, с ума сошел?!
— Я хочу белый «мерседес»! — закричал вдруг Чулков тонким голосом и затопал ногами.
Мира Степановна расхохоталась.
— Ты что — опять?! — злобно уставился на нее супруг.
— Да нет, — Мира Степановна благодушно улыбалась, — будет тебе белый «мерседес», хотя, на мой взгляд, это глупо — гак демонстрировать наши связи.
— А на мой взгляд, очень даже умно! И. нечего хихикать. Попробуй только обмани опять.
— Не обману. И. вовсе я над тобой не смеюсь. Я вспомнила один прелестный эпизод из своей жизни. Ты, Захар, не подумай — мне как раз нравится, что ты так добиваешься своего. Ты — истинный артист. Артист и должен добиваться и ролей, и званий. Гордость тут неуместна. И ждать, когда тебе на блюдечке дадут все, — вот это глупо. Мне просто показалось, что «мерседес» — это уж слишком. Разговоры пойдут — мол, водим дружбу с мафией. Ну да ладно, переживем. А вспомнила я вот что. Я училась тогда на четвертом курсе университета, была девица уже взрослая. И однажды профессор мне по истории поставил тройку. А я хотела пять. И что, ты думаешь, я сделала? Прямо на лекции бросилась на пол в аудитории и забила руками и ногами, требуя исправить оценку, представляешь?
— Ты мне об этом не рассказывала, — вытаращил глаза Чулков.
— На ум не приходило. А вот сейчас увидела, как ты топаешь ножкой, — и вспомнила. Я своего умею добиваться.
— А я у тебя учусь, — кокетливо проговорил Чулков.
— И молодец. Поэтому мы все и имеем.
— Ты хоть бы показала мне, какие пришли документы на мое имя. Что ты их прячешь от меня? Я хочу видеть написанное золотыми буквами свое имя: народный артист Чулков Захар Ильич.
— Мне нужна твоя искренняя оценка, когда мы будем вручать тебе на сцене звание, при полном зале зрителей. Именно там ты должен увидеть все впервые. И непременно прослезись.
— Еще бы! Я перед этим буду смотреть прямо на прожектор — вот слезы сами и побегут.
— А тут, — Мира Степановна указала на свою грудь, — у тебя ничего уже нет? Неужто ты так эмоционально беден, что тебе нужно на ослепляющий фонарь смотреть в упор, чтобы заплакать?! Я ведь растила из тебя актера, а ты как был…
— Кем?!
— Ну, не кипятись опять. И дай мне телефон. Чтобы выбить тебе «мерседес», мне нужно как следует потрудиться.
Пока супруга названивала спонсорам и договаривалась с ними о проведении чествования, Чулков незаметно выскользнул за дверь. Он так долго воздерживался от спиртного, что было уже невмоготу. Мира Степановна в последнее время и впрямь ослабила вожжи — возраст свое брал. Испугалась,
