больше, чем просил Оркелуз. И неловкость улетучилась, потому что у всех троих парней были причины услышать то, что она произнесет. Ренара сказала:
– Ты прав в том, что я росла в Трините среди непохожих на нас. Мне сложно влиться в другое общество. Вот почему, – она уставилась на свои пальцы и сглотнула ком. – Трините – особая община фей. Они жили закрыто, и в итоге все их таланты стали ментальными.
– Джорна говорила нам об этом, – подтвердил Илия, указав на себя и Тристана.
Ренара кивнула и продолжила:
– Меня окружали одаренные личности, и их дары заключались в том, чтобы читать мысли, улавливать чувства, пробираться во сны, обманывать иллюзиями, – она поймала ногтем слезинку и сделала вид, будто почесала глаз. – Даже у вас, когда вы засыпали в казармах, забитых людьми, было место, куда можно спрятать секреты. У меня такого места не было. Ничего, чем бы я могла защититься, – голос Ренары дрогнул и стал ниже. – И я просто научилась у них тому, чему может научиться человек: врать, юлить, обманывать даже в мыслях, подговаривать и запутывать. Первый Советник и вся его свита – ничто по сравнению с моими учителями.
Ренара, вспомнив Джорну, приосанилась, будто получила шлепок по спине. Вид у нее был мученический, но весь выражал желание признаться и пожаловаться.
– У меня не было друзей, – шмыгнув носом, сказала Ренара. – Не то чтобы меня держали взаперти, но я была интересна новым знакомым только поначалу. А потом они просто забывали обо мне, как о ком-то заурядном. И все дети пытались применить ко мне свои дары – знали, что мне нечем ответить и что меня это бесит, безумно бесит! Единственная фея, которая отнеслась ко мне с пониманием, потому что и ее дар, и ее чуткость велели это сделать, была Мэб Ронсенваль, – призналась Ренара, и слеза покатилась по ее щеке. – Мы почти дружили. Почти, потому что Джорна была против. Теперь мне думается, она боялась, что Ронсенваль найдет тайное, скрытое во мне, и все расскажет. А потом из моей жизни ушла и она.
Она скользнула глазами, налившимися соленой влагой, по Тристану. А он смущенно отвел взор, ощутив себя лишним, поняв, что Ренара признается не ему.
– Я рвалась не к Тристану, – объяснила Ренара и перевела взгляд, полный нежности, на его нарукавную повязку. – Я бы в жизни не посмела на него посягнуть.
В молчании их разговора было слышно, как Ренара пытается незаметно спрятать последствия плача. Тристан подал голос:
– Прости меня, Ренара. Я не понял тебя.
Она помотала головой, так отвечая, что это уже неважно. После ее исповеди всем расхотелось играть в карты, но с тех пор отношения между Тристаном, Оркелузом и Ренарой стали теплее, а углы треугольника сгладились, превратив их фигуру в круг друзей. Ненадолго Илия выдохнул.
Спустя месяц король засобирался на парад в Радожны. Ему предстояли переговоры. Совет настаивал на решении вопроса с пробудившимся Курганом. Часть парламентерских обязанностей Илия понадеялся переложить на мать, но Лесли запротестовала и снова отказалась ехать на родину.
– Что происходит? – не выдержал Илия. – Я понимаю, это не те Радожны, которые ты любила. Но не может быть, чтобы возвращение казалось таким болезненным, что даже для государственного дела ты откажешь мне в поездке?
Лесли помаялась, делано и демонстративно, а потом глубоко вздохнула. Илия подумал, что у него выдалась неделя признаний, и приготовился удивляться. Единственное, что его радовало, это что реакции членов семьи были понятны, а причины поступков закономерны. Наверняка у Лесли был повод. Она его озвучила:
– Не хочу ехать в Радожны и видеть Рогневу.
– Ясно… – интонационно Илия не скрывал интереса.
– Мы, скажем так, связаны с ней, – нервно произнесла она, всплеснув рукой и ею же подбоченясь. – Сам понимаешь, это должно остаться в тайне.
Последние слова она проговорила отчетливо, но одними губами.
– Понимаю. Ну?
Королева не к месту жеманничала.
– В общем, мой батюшка, князь Яр, был в молодости не очень сдержан. И, получается, так выходит, что Рогнева выросла в семье нашего управляющего. Борислав запомнился мне чутким, понимающим человеком – надо отдать ему должное.
– Мам, – строго потребовал Илия.
– Рогнева – моя сестра, – она нервно замельтешила и издала истеричный смешок. – Ужасно. Я сказала это вслух.
Илия выдохнул так протяжно, будто надувал шар. Он сел в ближайшее кресло и потер лицо тыльной стороной ладони, как если бы смахивал капли пота.
– Милый, скажи что-нибудь? – Лесли все еще размахивала ладонями, как веерами.
Шокированный Илия только и отозвался:
– Меня пугают мои родственники. Их количество.
Лесли раздраженно передернулась и принялась расхаживать по кабинету.
– В любом случае не имеет значения, что она – байстрючья кровь, – говорила она, а Илия слышал голос матери глухо и отдаленно, кровь стучала в висках громче. – В конце концов, она имеет влияние, но Курган есть Курган. При жизни и теперь правит все равно он, так что…
Промозглая мысль окатила Илию, он встрепенулся:
– Что ты сказала?
– Говорю, Курган ведь возродился. И теперь снова правит он. В сложившихся условиях она в меньшинстве – в прямом смысле.
Сыплющиеся оправдания матери шумели, как рассыпающийся по полу горох. Илия не слушал дальше, он встал и пошел на выход, бросив на ее возгласы один комментарий: «Подышу воздухом». Долгими кулуарами от королевских покоев до сада он все плел раскалившееся полотно, сцеплял звенья в единую кольчугу. С Рольфом он роднился по отцу, с Рогневой – по матери. И все то время, что он переживал о кровной связи с Курганом, потратил зря: Илия искал не там. Он помнил слова Пророчества: «Проводник, что приведет в мир спящего героя, должен править. И все такие проводники должны состоять в родстве друг с другом, как в прошлом роднились короли на континенте и все же вели друг с другом войны». Победив Рольфа, Илия уверился, что больше к пророчеству о Великой войне не вернется. Но что если?..
– Тристан! – позвал Илия, вернувшись к покоям.
Адъютант работал в кабинете и отвлекся от бумаг. Король был бледен и напуган.
– Что случилось? – взволнованно произнес Тристан.
– Может ли быть так, что то предполагаемое дитя Рогневы и Кургана из сказки действительно существует, и тогда, если он или она были в Радожнах, является проводником Кургана? – задал Илия отрепетированный по дороге вопрос.
Тристан даже раскрыл рот, так усердно пытался осознать свалившуюся информацию. И наконец неуверенно ответил:
– Наверно, может. А почему ты спрашиваешь?
– Может ли быть так, что я состою в родстве с этим проводником? – не отклонялся от курса Илия.
– Не может! – отринул
