не мешайте работать…
Глеб снова посмотрел на человека с винтовкой. Тот уже стоял на парапете, совершенно не скрываясь, пользуясь тем, что собравшимся внизу людям было не до изучения созвездий, на фоне которых он торчал, как статуя, в небрежной, хозяйской позе. Кто-то из залегших за штабелями грузов автоматчиков отчаянно махал ему снизу рукой, предлагая спрятаться, не отсвечивать, но снайпер делал вид, что не замечает этих сигналов – а может, и впрямь не замечал.
Автоматчики за штабелями… Они вели себя так тихо и благопристойно, что Глеб о них почти забыл. Но они были здесь, и было совершенно ясно, что в одиночку с ними не справиться.
Он посмотрел вниз. Разговоры, кажется, кончились; братва явно собиралась расходиться, а перед уходом следовало угомонить свидетеля, что и должно было вот-вот произойти. Глеб увидел, как один из бандитов – тот самый, черноголовый крепыш с наганом, который помогал водителю поставить грузовик к рампе, – положил левую руку Паречину на плечо, а правую отвел немного назад, явно намереваясь нанести удар снизу вверх, под ложечку.
Это был очень неприятный момент. Сиверов не испытывал к Всеволоду Витальевичу не то что любви, но даже и самой слабенькой симпатии; кроме того, принимая во внимание количество стволов, которыми располагал противник, Слепой просто ничего не мог предпринять для спасения этого дурака. Он мог застрелить человека с ножом, но в следующее мгновение сам был бы вынужден отстреливаться и от одесситов, и от албанцев – в первую очередь тех двоих, что делили с ним эту крышу. Но, несмотря на все эти в высшей степени уважительные причины, оставаться безучастным свидетелем расправы было дьявольски тяжело.
Хотя… Кто сказал, что стрелять нужно непременно в человека с ножом? И кто сказал, что так уж необходимо класть голову на наковальню, над которой уже занесен молот? Чью-то голову туда положить все равно придется, но зачем же непременно свою?
Пока Глеб думал, его руки действовали сами по себе, снимая со ствола «гюрзы» глушитель, который в задуманном деле мог скорее помешать, чем помочь. Отведенный для удара нож замер в крайней точке замаха, готовясь стремительно метнуться вперед, и в это мгновение Сиверов выстрелил по албанцу, картинно торчавшему на парапете. Тот не менее картинно кувыркнулся с крыши. Глядеть на него Глебу было недосуг, он уже бежал по бугристой от натеков битума, еще хранящей дневное тепло крыше и так, на бегу, послал подарочек со стальным сердечником второму албанцу, который очень кстати черным силуэтом возник над краем парапета.
Видневшийся на фоне подсвеченного прожекторами неба силуэт исчез, на прощанье взмахнув руками, как готовая взлететь птица. Взлететь ему, впрочем, не удалось, как и его товарищу, который уже приземлился на шиферный козырек над погрузочной рампой. Оттуда, снизу, донесся чей-то удивленный возглас; Глеб быстро пробежался вдоль края крыши, освещенный, как эстрадный артист во время выступления, и рыбкой нырнул за парапет за мгновение до того, как благодарные зрители из Албании наградили его за этот трюк длинной автоматной очередью.
Несколько пуль угодило в жестяной оголовок вентиляции, как минимум одна попала в окно надстройки. Глеб подождал продолжения, но людям внизу уже стало не до него. Одесситы, матерно ругаясь, рассредоточились по двору, залегли и открыли огонь в белый свет, как в копеечку. Белый свет отвечал им беглым автоматным огнем со всех сторон; пули крошили бетон, вздымая облачка известковой пыли, высекали длинные красноватые искры из металлических конструкций, дырявили дерево и жесть, пробивали тент «КамАЗа» и потрошили многострадальные мешки с китайским крахмалом.
Поняв, что веселье в самом разгаре, Глеб огляделся и обнаружил в метре от себя труп албанца. К сожалению, винтовка с оптическим прицелом валялась сейчас внизу, во дворе превратившегося в сущий ад таможенного склада. Оставшийся здесь, на крыше, покойник мог предложить своему убийце только укороченный автомат милицейского образца с двумя полными магазинами. Это было не бог весть что, но все-таки лучше пистолета; завладев автоматом, Глеб переместился на несколько метров вправо и выглянул через парапет.
Паречина он увидел сразу. Этот болван сидел на корточках, обхватив голову руками, прямо там, где до этого стоял. Рядом с ним никого не было, лишь в паре шагов лежал раскинувшись труп застреленного Глебом албанца да давешний толстяк в униформе охранника медленно, с трудом полз по пыльному бетону к стоящему у рампы грузовику, норовя, по всей видимости, спрятаться под днищем. На светлом бетоне позади него оставался широкий влажный след, в резком свете галогенных прожекторов казавшийся черным, как мазут. До спасительного укрытия оставалось совсем немного, когда толстяк остановился, бессильно уткнулся лбом в согнутую руку и замер, не то потеряв сознание, не то отдав богу душу.
Одесситам приходилось туго, поскольку они были гораздо хуже вооружены и застигнуты врасплох на открытом месте. Результатом такой невыгодной позиции оказались три или четыре трупа, оставленные ими на ярко освещенной площадке. Кроме того, они были порядком деморализованы, не понимая, с кем, собственно, воюют. Логичнее всего было бы предположить, что в роли противника выступает одесский ОМОН, но никто не орал в мегафон, предлагая прекратить сопротивление и сдаться, да и свалившийся с крыши снайпер был одет вовсе не как милиционер. К тому же тем из одесских братков, кто еще сохранил хоть какую-то способность соображать, наверняка было неясно, кто, собственно, подстрелил снайпера. Глеб представил себя на их месте, и ему стало неуютно: в самом деле, от этого можно было лишиться рассудка. Получалось, что на крошечном пятачке вокруг таможенного склада сошлись целых три группировки: сами одесситы, те, с кем они сейчас вели перестрелку, и кто-то еще, снявший с крыши вражеского снайпера. Вдобавок менты должны подоспеть с минуты на минуту…
Албанцам было проще. Они стреляли из засады, с заранее выбранных позиций, а главное, имели ясную, четко обозначенную цель: захватить московский грузовик с картинами. Воспользовавшись автоматом, Глеб несколькими меткими очередями существенно уменьшил их преимущество. Ему ответили как минимум трое. Протерев запорошенные цементной пылью глаза, Сиверов выбросил опустевший автоматный рожок, вставил новый (и последний) и, пригибаясь, побежал к надстройке.
Современный бой скоротечен; тем более скоротечна перестрелка, в которой хорошо организованной группе опытных, понюхавших настоящей войны, вооруженных автоматами с полным боекомплектом вояк противостоит собранная с бору по сосенке банда гопников с пистолетами, в которых хорошо, если есть хотя бы по полной обойме патронов. Одесситы отвечали на ведущийся из укрытия плотный
