столицы Гонолулу, не разрешают строить небоскребы — дома не должны быть выше пальм.
Идея курорта обязана быть чистой — те, кто прилетел сюда из Чикаго или Детройта, должны убедиться, что Джек Лондон и Марк Твен не врали. Поэтому Гавайи задуманы как антитеза обычной, земной жизни, в которой идет снег, растут налоги и надо ходить на работу.
Конечно, в гавайском раю, как на любом курорте, есть привкус умышленности, а значит, фальши, иллюзорности, киношной красоты. Но что делать, если бегство от цивилизации требует хорошо организованного бизнеса?
…На Гавайях мы оказались в качестве участников ежегодной конференции американских славистов, устроенной в том году в Гонолулу, что было явной ошибкой. Не нашей, а устроителей. Гавайи никак не способствуют рабочему настроению. Не для того созданы эти острова.
Вроде бы так было всегда, а не только в нашу эпоху культа свободного времени. Путешественник Даниельсен пишет, например, что полинезийская женщина трудилась гораздо меньше европейской — даже неработающей, то есть домохозяйки. Еду в гавайской семье готовили раз в день, в остальном питались кокосовыми орехами и прочими плодами, не требующими кулинарных усилий. Уборки не было, потому что в домах не было ни мебели, ни стен, а пол прекрасно подметал ветер. Стирать тоже не приходилось: одежды вообще было не много, а ту, что все-таки носили, сделанную из древесной коры, выбрасывали, когда она снашивалась .
Теперь-то ситуация несколько изменилась: Гонолулу — огромный современный город со всеми плюсами и минусами современных городов. Но не изменился дух праздности, витающий над островами. И естественным образом он распространился на отель «Хилтон», в котором шла славистская конференция.
На других таких сборищах мы вообще почти не выходили из отеля: если не сидели на семинарах, то вели неформальные дискуссии в своем или чьем-то еще номере. Даже в Новом Орлеане — одном из самых веселых городов Америки — все веселье происходило по вечерам. И совсем иное дело — Гавайи.
Когда мы выступали со своими докладами, все — и докладчики, и слушатели — выглядели достаточно официально: кондиционеры позволяют надеть костюм и галстук. Но вдруг скрипнула дверь, и появился знаток поэзии обериутов. На нем были длинные красные трусы, синие резиновые шлепанцы и пестрая гавайская рубаха, в руках — ослепительно желтый мешок пляжного характера. Казалось, что на заседание райкома вошел павлин. Обернут постоял, послушал, тихонько вышел, и нам показалось, что в его последнем взгляде отразилось глубокое недоумение. Действительно, что делают здесь эти мрачные, сосредоточенные люди, когда в трех минутах ходьбы отсюда — катамараны под яркими парусами, насквозь прозрачная вода, и можно время от времени отползать с песка под пальмы, освежаясь там местным коктейлем маи-маи.
Нам еще показалось, что это ощутили и присутствовавшие на семинаре. Мы, во всяком случае, ускорили чтение доклада о прозе Татьяны Толстой, чтобы поскорее избавиться от неуместных в этих краях пиджаков и уйти под эти самые пальмы, где стояли столы с лавками, и мы уже предвкушали легкий обед из купленной с утра на рынке живности южных морей, к которой так подходит превосходное японское пиво.
Надо сказать, мы были не одиноки в своей склонности к праздношатанию и празднолежанию. Это просто витало в воздухе, точнее — звучало. Выходишь на пляж Вайкики — отдыхающие как отдыхающие, в купальниках, в плавках. Но стоит прислушаться — о чем говорят: о роли Марии Спиридоновой в русской революции, о стилистических интонациях Саши Соколова, о религиозных мотивах в современной советской живописи.
Пожалуй, Гавайи не знали такого русского нашествия. Хотя в истории этих островов был момент, когда возник шанс, что они станут частью Российской империи.
Это случилось в начале XIX века, когда Россия всерьез обратила внимание на западное полушарие. Служащий основанной в Калифорнии Российско- Американской компании баварец на русской службе Георг Антон Шеффер, интриган и смельчак, сродни тем, кто осваивал Дальний Запад, попав на Гавайи, попытался присоединить архипелаг к Российской империи. И это ему почти удалось. На короткое время остров Кауаи даже стал, по сути дела, русским. Шеффер заложил здесь форты Александр и Барклай, построил форт Елисавета. Но в конечном итоге попытка сорвалась: прибывший на Гавайи капитан российского флота Отто Коцебу лишил Шеффера всех полномочий.
Коцебу прямо называет его сумасшедшим. Но тот вовсе не похож на безумца. На авантюриста — да, но авантюристы и открывали новые земли и моря. В их действиях часто мало логики и даже здравого смысла — это, видимо, и имеет в виду положительный немец Коцебу. Но зато у них — энергия, напор и та оплодотворяющая историю наглость, без которой истории вообще-то и не было бы вовсе.
Так закончилось то, чему в местном музее посвящена отдельная экспозиция, называющаяся «Русская авантюра на Кауаи» — надпись сделана по-английски и по-русски.
Есть и еще один след: руины форта Елисавета. Это печальное зрелище. Понятно: им некому заниматься. Севернее Сан-Франциско мы были в форте Росс, прекрасно восстановленном: в Штатах, в частности в Калифорнии, полно русских. А на Гавайях? Да еще на Кауаи, куда даже из Гонолулу лететь час. Мы спросили музейного куратора, и он показал картину работы местной художницы Марины Ульяновой. Дата — 1972 год, где она сейчас — он не знает.
А от форта Елисавета остались только основания стен, да в центре насыпана груда камней, в которую воткнут флагшток. Флага нет', но мы его все же увидели.
Это был замечательный эпизод. У входа в форт вдруг раздался какой-то шум и даже брань — по-русски. (Можно думать, что эти стены не слыхали такого никогда — Шеффер был немец, а его команду составляли в основном аляскинские алеуты.) Бранились два русских патриота — из университета Беркли и другой, нам неизвестный. Оба принесли к памятному месту флаги Российско-Американской компании и развернули — каждый свой. Флаги оказались разными. Разгорелся жаркий спор, и наконец правильное знамя было поднято (невысоко) у форта Елисавета. Так под небом южных широт была восстановлена историческая справедливость в отношении России, находящейся отсюда так далеко, что и подсчитывать страшно, если даже из Нью-Йорка — одиннадцать часов лету.
Еще меньше осталось от форта Александр. То есть — табличка.
В дальнейшем
