выходит, зря? Все у них разладилось, ничего уже не поправить. Но он не хотел, не хотел терять его…
— Мы так далеко ушли от вашего дома, — проговорил он виновато. — Давайте теперь я вас провожу. — И боясь отказа, взял его под руку и пошел рядом. — Хотите, я вам о себе расскажу. Всю жизнь чужие биографии выслушивал, а о себе ни разу никому не рассказывал… Жена не заругает, что припозднились, не будет волноваться?
— Да вот будет автомат — позвоню, — все еще холодновато, но стараясь смягчить тон, ответил Ата.
— Тут есть по пути. Обязательно позвоните, я ведь вас скоро не отпущу. — Марат вдруг засмеялся тихо, чуть нервно. — Признаться, мне очень подружиться с вами хочется.
Такая неожиданная откровенность поразила Казакова. Невольная обида и настороженность исчезли, и он уже с новым добрым чувством посмотрел на своего спутника.
— Мне тоже, — сказал он и почувствовал, как дрогнула рука Назарова, лежащая на сгибе его локтя.
18
«Славный, славный человек, — думал Марат с улыбкой, расставшись, наконец, с Казаковым. — Как хорошо, что свела нас судьба. Отцы наши дружили, и мы подружимся обязательно».
Ему долго не попадался исправный автомат — то трубка была оборвана, то монету глотал, а не соединял. Он уже пожалел, что пошел не по той улице, откуда Ата звонил домой. При нем Марат, разумеется, не мог связаться с редакцией, а теперь вот столько времени потерял зря, Наконец, все оказалось на месте, монета провалилась, в аппарате щелкнуло, и он услышал знакомый деловитый голос Сережи Гутова, дежурного секретаря:
— Редакция.
— Привет, старик, — бодрым голосом сказал Марат. — Как сегодня газета идет?
— А, ренегат, — узнал его Гутов и беззлобно засмеялся. — Тебе что, поиздеваться хочется? Но зря торжествуешь — как раз сегодня газета идет почти по графику. Внутренние полосы в машину взяли.
— Везет тебе, — позавидовал Назаров. — Я в последний раз дежурил — чуть не до утра провозились.
— У тебя дело или так? — спросил Гутов. — А то, понимаешь, выпускающий из цеха по внутреннему звонит… Подожди минутку. Это не тебе, Марат. Так что у тебя?
— Да плевое дело, — заспешил Назаров. — Там в папке уже полмесяца статья лежит. «Кирка против бура?» называется. Так ты напиши «в разбор», пусть в гарт бросят.
— Какой разбор! — закричал Гутов. — Какой гарт? Ты в своем уме? Она же в номере стоит. Шеф только концовку чуть изменил и велел заверстать. А что случилось?
У Назарова екнуло сердце.
— Снять надо, Сергей, — попросил он. — Пока не поздно…
— Да поздно, старик, поздно. Я же сказал — в машину взяли. Полосы переливать? А что, серьезный ляп? — спросил он, понизив голос, и снова крикнул сердито: — Да погоди, я по другому телефону говорю, А, Марат?
— Нельзя ее давать, — сникая, неуверенно уже попытался настоять на своем Назаров. — Нельзя и все. Долго объяснять.
— Ну ты даешь! — снова засмеялся Гутов. — Может, сковырнуть что? Слово забить?
— Нет, ты времени не теряй, у тебя выпускающий на проводе, скажи, чтоб переверстали.
— Если так, тогда ты самому звони, — рассердился Гутов. — Пока не уехал из редакции.
Марат повесил трубку, но ладонь не разжал, готовый набрать номер редактора. Однако смелости недоставало. Какой смысл звонить? Полоса подписана, сейчас печатники приправляют и вот-вот запустят ротацию. Надо иметь веские причины, чтобы все остановить, вынуть набор, поставить на его место новый, снова отлить полосу… формально-то в статье все правильно… Но Ата… Как он завтра ему в глаза посмотрит?..
Ладонь на трубке вспотела, но он все сжимал ее, возбуждая в себе решимость. В конце концов доброе имя человека — разве это не веская причина для того, чтобы задержать выпуск газеты? Доброе имя хорошего человека…
Набирая номер, он старался придать голосу нужную уверенность и бодрость.
— Добрый вечер, Олег Николаевич. Я понимаю, что несколько поздновато, но обстоятельства обязывают: во-первых, хочу забрать заявление об уходе…
— Ты давай уж сразу, «во-вторых», — ворчливо перебил его редактор. — Тут ко мне Гутов зашел, все рассказал… Что это ты на ночь глядя фортели выкидываешь?
— Это не фортель, — вдруг рассердился Марат. — Статью действительно надо снять. Она пролежала в секретариате…
— А я днем на исполкоме был, кое с кем консультировался. И мне, наоборот, сказали, что очень своевременная тема. Ты эту историю с американцем слышал?
— Я просто был там, на участке Совгат, — крикнул Марат. — И поэтому с полным основанием…
— Тем более, — тем же ворчливым голосом, не дослушав, веско вставил редактор. — У нас, бывает, прикрываясь лозунгами научно-технической революции, под видом новшеств внедряют всякую незрелую чепуховину. Вот и в данном случае колхозники выступают против чрезмерного использования техники на пастбищах. Так сказать, разрушители машин. Конечно, я в смысле юмора, нельзя сравнивать с выступлениями луддитов, — быстро вставил он, видимо, испугавшись, что его не совсем правильно поймут, обращаясь, может быть, даже не столько к Назарову, сколько к находящемуся в кабинете Гутову, любителю покритиковать на редакционных летучках. — То было стихийное движение, луддиты видели в машинах своих угнетателей. У нас же совсем другое. Речь идет о разумном использовании техники. Пастьба — дело тихое, это любой чабан скажет. Помните, в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов подняли шум вокруг Байкала. Так вот как бы нам не пришлось скоро вводить рубрику «В защиту Каракумов». Словом, статья правильная, я кое-что подправил в том смысле, что, мол, трудно пока предположить кто окажется победителем в споре кирки и бура, но что к спору этому прислушаться соответствующим руководителям следует. Подправил и полосу подписал. Сейчас мне вот еще одну принесли, надо читать. А насчет заявления — приходи утром на работу, можешь его забрать и порвать или оставить на память о неразумном шаге. Газетчик навсегда останется газетчиком. Спокойной ночи.
— Подождите, Олег Николаевич, — быстро сказал Назаров. — Мы с Казаковым, о котором в статье речь идет, весь вечер по улицам бродили, много о чем говорили, он как раз и озабочен бесхозяйственным отношением к пастбищам, он мне столько всего понарассказал, может, и вправду надо рубрику про Каракумы вводить…
— Завтра, завтра, — торопливо проговорил редактор. — Меня полоса ждет.
В трубке пошли отбойные гудки.
«Как
